— Вот твой леший.
— Что это?
— Филин… Запомни: леших не существует. Можно читать сказки, слушать, как рассказывает их бабушка, но верить сказкам не следует… И стыдно быть трусом. Я всю жизнь прожил в лесу и никогда не видал лешего. Да и нельзя его увидать, если он не существует… Идем домой…
На другой день отец осторожно снял с филина кожу вместе с перьями. А через неделю на шкафу стояло чучело огромной ушастой птицы, с мохнатыми когтистыми лапами. Вот это самое чучело. Оно постарело, побилось молью, но я не выбрасываю его — оно напоминает мне ту далекую ночь, когда маленький мальчик перестал верить в лешего.
Первая охота — это все равно, как первая любовь, как первое свидание с любимой девушкой, когда ты смотришь на нее и не можешь насмотреться. Все в ней кажется прекрасным: и ясные глаза, и стыдливый румянец на щеках, и пушистые волосы, и даже каждая складка на ее платье волнует и умиляет тебя. Точно так же и в первую охоту невиданно прекрасной кажется земля, и на всю жизнь остается такая яркая память о ней, будто вчера ты видел нежные краски зари, слышал голоса птиц, вдыхал весенние запахи земли. У меня тоже на всю жизнь осталась память о первой своей охоте, но не радость, а глубокое огорчение и обиду причинила она мне. Впрочем, не охота была виновата, а Васька Бекас, крестьянин соседнего села, охотник, поэт и созерцатель. Было ему в то время больше сорока лет, но все звали его Васькой, а прозвище Бекас он получил за свой непомерно длинный и тонкий нос. Васька любил подшутить над молодыми охотниками, поставить их в глупое положение, а потом всем рассказывать о своей шутке и добродушно посмеиваться…
Помню, как я был обрадован, когда в день моего рожденья на Ивана-крестителя отец подарил мне ружье. С таким нетерпением ожидал я прихода весны! А зима, как нарочно, задерживалась, не хотела уходить. В марте бушевали метели, и снегу март навалил столько, сколько его не выпало за всю зиму. Потом сразу ударило теплом, зазвенела капель, осели сугробы, из-под них посочилась вода.
Я часто брал в руки ружье, прицеливался в чучело филина, стоящее на шкафу, в курицу за окном, в прыгающую на плетне сороку и мечтал, мечтал о том дне, когда обновлю я ружье на тетеревином току.
В марте славные бывают утренники: мороз покрывает лужи льдом, а на снегу образуется твердый наст. Я выходил из дому затемно и шел по направлению к селу, к березнякам и окраинам болот. Какая это радость — встречать утро вдали от жилья, прислушиваться к просыпающимся голосам земли. На востоке холодная разгорается заря, где-то чуфыкают тетерева, а когда над землей всплывает солнце, я начинал ходить у болот и перелесков, внимательно рассматривая поверхность наста. В одном месте, на большом пологом бугре, я нашел много тетеревиного помета, много птичьих следов и несколько перьев. Здесь я построил шалаш. Возвращаясь домой, я встретил Ваську Бекаса. Высокий и тощий, он стоял на опушке березняка и улыбался.
— Не могу дома сидеть, — сказал он, поздоровавшись. — Ты погляди, что вокруг делается — уму непостижимо: снега плывут, солнце греет, почки набухают… Баба моя ругается, говорит, в подполе картошку надо перебирать, гниет… Да разве теперь до картошки?.. Непонимающий она человек: какая тут картошка, когда охота на носу!.. Вот надо приглядеть, где тетеревиные тока должны быть. Два уже заметил — все на старых местах. Шалаши поставил. Пора, пора готовиться. А ты гуляешь?
Я сказал ему о полученном в подарок ружье и о том, что тоже нашел ток и поставил шалаш.
Бекас обрадовался, будто тоже получил подарок:
— Вот это хорошо!.. Значит, на первую охоту скоро пойдешь?.. Только зачем же ты трудился? Пойдем со мной, садись в любой шалаш и стреляй.
Должно быть, не понял старый охотник, что мне самому хотелось отыскать ток, что наслаждение охоты не только в выстрелах, но и в подготовке к ней. Я сказал об этом Ваське. Он задумчиво посмотрел на меня, согласился:
— Конечно, самому все сделать — это много интереснее.
Его глаза лукаво заиграли, и он хлопнул меня по плечу.
— Знаешь что: пойдем вместе на ток, ведь все хорошие тока недалеко от нашего села. Постреляешь на моем току, а в следующий раз на свой перейдешь. Патронов-то много наготовил?
— Не набивал еще, нет у меня барклая. У тебя хотел попросить.
— Я тебе сам набью, мне для хорошего человека ничего не жалко. Купишь мне за труды полбутылки — и в расчете. Идет?
Я согласился.
— Ну вот и ладно. Я тебе патронов приготовлю по-настоящему, век благодарить будешь. Приходи ко мне с вечера, у меня ночуешь, а утром отправимся. Эх, милый, такая у нас охота будет — уму непостижимо!..