До моих ушей доносится скрипичная игра – я догадываюсь, кто является исполнителем. На днях я дал задание для Лин выучить 7-й каприс Паганини. Сегодня днём, когда я сидел в беседке и наблюдал за дождем, из открытых окон её дома лилась эта же мелодия. Три часа упорной игры, да еще и теперь она взялась упражняться. Я чувствовал гордость за эту девочку, но в то же время я переживал, как бы это плохо не сказалось на её пальцах и шее. Однако, вспоминая себя в её возрасте, я, играя, не сильно за себя переживал. Я был одержим музыкой, совсем не думая о последствиях. Благо, я вырос полностью здоровым.
За такое непродолжительное время она стала мне очень близким человеком. Лин любила засиживаться у меня допоздна, разговаривая со мной о всяких мелочах, о музыке, делясь мечтами и различными историями. Тетя Агата полюбила её и сама с упоением слушала истории девочки. Бывало, Эвелин могла устроить концерт для нас двоих, после которого мы ей аплодировали и хвалили её за старания, а иногда я садился за фортепиано, что стоял в комнате родителей, и аккомпанировал ей. Восторг, отражавшийся на её лице, благодарность и счастье будоражили мою душу. Я понимал, что плоды моего труда не напрасны, как и её. Она очень талантливая и способная девочка, уверенно шагающая вперед и делающая все возможное для достижения своих целей.
Я опираюсь на подоконник и продолжаю вслушиваться в порывистые и смелые звуки скрипки, прокручивая перед мысленным взором события, произошедшие со мной за последние два месяца. Столько всего произошло за такой короткий срок, сколько не могло произойти за два года. Теперь даже мысли о том, что такая жизнь прервется, вызывают у меня трепет.
Я потерял что-то важное в своей жизни, из меня выдернули огромную частицу меня самого – безжалостно, жестоко. Но взамен я приобрел совсем иное, тоже не менее важное. Да, это не родители – самые близкие для меня люди. Но они тоже имеют право называться немаловажными и многозначащими людьми. Они тоже семья.
Неожиданно в моей голове возникли мысли об одиноком граммофоне, покрытом слоем пыли, печально томившемся в ожидании и уповавшем на возвращение в мою комнату. Мною овладело сильное желание забрать его из этого запыленного и усеянного паутиной места. Я решительными шагами вышел в коридор, устланный красным ковром, и по ступенькам в самом конце коридора поднялся на чердак.
***
Сегодня снова идет дождь. Я стою с зонтиком в руках в холле здания, где на втором этаже располагается библиотека. Там я и просидел последние два часа, тщательно выбирая книгу, которую я хочу прочесть. Я выбрал две книги – «Анна Каренина» Льва Толстого и «Герой нашего времени» Михаила Лермонтова. Последнюю мне доводилось читать не раз, но она настолько пришлась мне по нраву, что я мог перечитывать её по нескольку раз, притом не теряя ни капли интереса.
Поправив висевший на плечах рюкзак, я вышел навстречу холодному дождю. В наушниках звучали аккорды «Лунной сонаты» Бетховена, так покорившей мое сердце. Спокойная и плавная мелодия раздается в моей голове, позволяя привести мысли в порядок, ощутить гармонию в самом себе. Я люблю наигрывать её, сидя у фортепиано в комнате родителей. С ней у меня ассоциируется Хана, её образ, пленительный и несравненный.
Но как только я вспомнил о ней, она явилась перед моим взором. Но сейчас она совсем не была похожа на ту золотоволосую девушку, с вечной улыбкой на устах и веселым, задорным нравом. Одинокая, под проливным дождем, в легкой кофточке, потертых джинсах и кедах, которые насквозь промокли. Её волосы намокли и прилипли к лицу; взгляд небесно-голубых глаз был отчужденным и безжизненным. Тот таинственный огонек в её глазах, придающий мне сил и уверенности, сейчас был погашен, как слабое пламя свечи от дуновения порывистого ветерка.
Я быстрыми шагами сократил расстояние между нами и укрыл девушку от дождя, подняв над её головой свой зонтик. Она медленно повернулась ко мне лицом и несколько секунд разглядывала мое лицо, словно пыталась вспомнить кто я такой. Я выключил льющуюся из плеера музыку и, вынув из ушей наушники, обеспокоенно осмотрел девушку с ног до головы.
-С ума сошла?- неожиданно резко проронил я.- Ты же простынешь. Здоровье у тебя и без того слабое, а ты его что, угробить собираешься?
Хана невесело, слабо усмехнулась. Её глаза пристыженно опустились вниз. У меня появилось смутное ощущение, что я своей жесткостью могу только ухудшить её и без того нелегкое душевное состояние. С ней произошло что-то очень скверное, отчего сердце в моей груди защемило. Тогда я постарался быть более снисходительным.
-Хана, можешь ли ты поделиться со мной тем, что с тобой произошло? – осторожно начал я.
Она глубоко втянула в себя воздух и обхватила свои плечи руками. Взгляд её был направлен в другую сторону, будто ей совесть не позволяла смотреть мне в глаза за совершенную провинность.
-Я не знаю, что мне теперь делать. Наверное... я совершила глупость, сбежав от них...но я не могу больше выносить этого давления с его стороны... Я больше не хочу видеть его лицо, не отражающее ни капли сострадания! Я не хочу молить его о прощении и говорить как я неправа, –тело Ханы содрогалось от нахлынувших рыданий, голос дрожал, отчего речь её становилась невнятной.
Её лицо, мокрое от слез и дождя, отчаянное и уставшее, усилило мое желание помочь ей. Я не могу её оставить здесь одну, не могу заставить вернуться назад, туда, где она медленно погибает. Она не должна извиняться за то, в чем не виновата. Я понимал, что её рассказ будет длинным, потому, обхватив её за плечи и попытавшись заглянуть в глаза, я произнес:
-Давай для начала я отведу тебя к себе домой, где мы сможем нормально поговорить. Здесь холодно и идет сильный дождь, а я не желаю, чтобы ты простыла.
Девушка изумленно посмотрела в мои глаза, принимая решение. Я не переживал по поводу того, что она может отказаться. Я знал, что она согласится. Ведь в её глазах отражается мольба о помощи. Её душа изнывает от боли и заклинает об утешении.
Ранее я бы с трудом решился на подобное, но сейчас она как никогда нуждается в чужом тепле. Такие люди, как Хана, дарящие свое тепло другим, тоже в нем нуждаются. Ведь их доброта и щедрость не означает, что тепло таится в их душах в нескончаемых количествах. Нет. Оно имеет предел. А чтобы не позволить душе погибнуть в этом мире, мы имеем возможности спасти их, одарив своим теплом и любовью. Такая взаимная помощь поможет пережить нам страдания и боль, нетерпеливо выжидающих, как бы схватить в свои сети.
-Попробуй успокоиться и объяснить мне все, не говоря загадками,- обходительно попросил я, когда привел Хану домой, выдал ей сухую одежду из гардероба Агаты и вручил чашку горячего чая.
Она все ещё немного всхлипывала, но рыдания стихли.
-Мой отец,- стараясь говорить спокойно, дабы голос не дрожал, начала девушка,- на протяжении семи лет теснил меня в своих оковах. Ему всегда было мало того, сколько времени я трачу на игру. Утверждал, что я могу лучше, что моих умений недостаточно, и я должна стараться усерднее. Но я день за днем играю по пять по семь часов на скрипке, храня надежду в сердце, что отец поймет, как я стараюсь, и искренне произнесет всего три значимых для меня слова: «Я тобой горжусь».