— Чем это ты такая оглоушенная? — весело спросила она и пристроилась у перил рядом с Мариной.
— Я ничего не понимаю… — только и могла прошептать Митрофанова.
— Честно говоря, я тоже, — согласилась Милка. — Я тебе еще вчера хотела позвонить, но… некогда было…
Константиновой очень хотелось, чтобы Марина спросила, чем же она была так сильно занята, но Митрофанова промолчала.
— Конечно, после того как Орловский тебе прилюдно в любви признался, про других тебе слушать уже неинтересно, — обиженно прогундосила Милка.
Марина с похоронным лицом посмотрела на подругу и сказала:
— Ты же знаешь, что мне нет дела до Орловского.
— Ну и дура.
— Ага… — согласилась Марина, нисколько не обидевшись.
— Ну… раз мы с тобой совершенно солидарны в этом вопросе, может быть, ты наконец спросишь меня, что я вчера делала?
— А что ты вчера делала? — послушно спросила Марина.
— С Василием гуляла, вот что!
— С каким еще Василием?
— Ну даешь! С Курослеповым!
— С Курой, что ли? — на всякий случай уточнила Марина.
— Знаешь, мне кажется, что это прозвище к нему совершенно не подходит. Мы уже давно выросли из всяких там детских кличек. Разве тебе так не кажется?
— Кажется, — довольно равнодушно согласилась Митрофанова.
Милка наконец сообразила, что с подругой происходит что-то не то, и испуганно спросила:
— Слышь, Маринка, ты в порядке?
— Не очень, — честно призналась Марина.
— Так что случилось-то?
— Богдан… он прошел мимо…
— И что?
— Не знаю…
— Так пошли узнаем!
— Нет! — Марина вцепилась в спасительные перила.
— Совсем с ума сошла, — констатировала Милка. — Вы что, вчера поссорились?
— Мы вчера не виделись.
— Так что же случилось? Я ничего не понимаю!
Поскольку Марина молчала, Милка поняла, что пора брать инициативу в свои руки.
— Так! Все ясно! Стой тут… или нет… лучше за шиповником! Я сейчас приду! — прокричала она уже из дверей школы.
Марина на ватных ногах спустилась с крыльца и зашла за угол школы. Там, в густых колючих зарослях шиповника, девочки всегда выясняли отношения, а мальчишки прятались для перекура. Митрофанова прислонилась к кирпичной стене школы и приготовилась ждать долго-долго, может быть, даже всю жизнь. Она готова была состариться тут и умереть, но… лишь бы перед смертью последний раз увидеть Богдана. Марина услышала, как прозвенел звонок на урок, и уже совсем собралась заплакать, когда за кустами наконец появилась Константинова.
— Вот он, твой ненаглядный, — сказала она и отступила в сторону. Окаймленный кудрявыми ветками шиповника, перед Мариной стоял Богдан.
— Я, пожалуй, все-таки пойду на химию, — сказала Милка, но двое стоящих друг против друга одноклассников ее не услышали. Она возмущенно пожала плечами и действительно побежала на урок.
— Почему? — только и смогла вымолвить Марина, но Богдан ее понял.
— Что тебе теперь я? — с нехорошей усмешкой сказал он.
— Не понимаю…
— Все ты понимаешь. Ты теперь наверняка с Орловским будешь…
— С чего ты взял?
— Любая девчонка была бы с ним. Был бы я девчонкой, и то бы не устоял.
— Но как же это можно? Ведь мы же с тобой… — Пораженная его словами Марина даже не знала, что возразить.
Богдан с подозрением посмотрел на нее и пробормотал:
— Не хочешь же ты сказать…
— Хочу! Хочу! — Марина бросилась к нему. — Мне никто, кроме тебя, не нужен! Ты только поверь!
Богдан отстранился и спросил:
— Скажешь, что сможешь на виду у всех сесть со мной за одну парту?
— Конечно, смогу, — кивнула Марина. — Что тут такого?
— Тогда пошли прямо сейчас!
— Но… мы же здорово опоздали…
— Это-то как раз и хорошо. Все увидят, что мы пришли вместе, опоздали вместе, сядем вместе… Потянешь?
— Пошли, — решительно сказала Митрофанова и первой выбралась из-за спасительных кустов.
После того, как в класс зашли Марина с Богданом, химия была сорвана. Химичка, Ольга Федоровна, была незлой женщиной, а потому разрешила опоздавшим войти без чтения им нотаций, как, впрочем, поступала всегда. Богдан еще за дверями взял Митрофанову за руку и, не отпуская руки, повел ее к своей последней парте. На его месте сидел Пороховщиков, который переместился туда, чтобы быть подальше от Марго. Под сумасшедшим взглядом Рыбаря ему пришлось встать и водвориться на прежнее место.