Таким образом, странная Марина, сама того не подозревая, оказалась в центре некоего квадратного поля любви, в углах которого находились четверо ее одноклассников. И каждый из них считал, что имеет особенные права на Митрофанову: Феликс — по причине длительности и проверенности временем своего сильного чувства, Орловский — потому что сам выбрал себе Марину из многих претенденток на его благосклонность, Кривая Ручка — по той причине, что Марина сама выбрала своими заботами его. А уж о Рыбаре и говорить не приходится. С ним, с Рыбарем, и так ясно. И если остальные трое еще в чем-то сомневались и соизмеряли свои надежды с возможностями, то Богдан Рыбарев был готов пойти за Марину на любые страдания и самую мученическую смерть.
5. «Индекс популярности» и игра ва-банк
Марина собиралась в школу, то и дело замирая от сладкого предчувствия новой встречи с Богданом. Богдан! Какое удивительное имя! Богдан! Данный Богом! Кому? Собственной матери, конечно, но и ей, Марине, тоже. Как здорово, что она догадалась переменить свою любовь с ветеринарным уклоном на настоящую. Это же совсем несравнимые вещи: любовь, которая не что иное, как всего лишь жалость и забота, и любовь, которая — ЛЮБОВЬ, такая вот — вся из больших букв!
— Маринка! Сейчас сыр с бутерброда шлепнется на пол! — уже не первый раз за утро мама вывела дочь из состояния грез наяву. — О чем ты все время думаешь?
— Так… Ни о чем особенном, — вздрогнула Марина, сыр шлепнулся-таки на пол, его тут же подхватила ловкая Буся и потащила на коврик в прихожей, где любила лакомиться крадеными, а потому особенно сладкими кусочками. Муся жалко пищала на почтительном расстоянии от Буси, но Марина знала, что ей ничего не перепадет. Она отрезала ломтик для Муси и сунула его ей прямо в острые зубки.
— Кошкам сыр нельзя, — сердито сказала мама, — ты же знаешь.
— Тебе с твоим больным желудком тоже нельзя есть острое, а ты ела вчера маринованные огурцы, — отбила мамин выпад Марина.
— Как контрольная по физике? Написала? — спросила мама, поскольку, кроме огурцов, она вчера ела еще и копченую колбасу, и ей захотелось поскорее перевести разговор со скользкой темы на другую.
— Конечно. Когда проверят, не знаю, но меньше четверки не будет, это точно.
— А Рыбарев? — опять спросила мама, опасаясь, как бы разговор все-таки не сполз на копченую колбасу.
— А что Рыбарев? — испугалась Марина. Какой ужас! Зачем мама спрашивает о Богдане? Неужели она их видела?
— Ты же сама говорила, что ходила готовить его к контрольной по физике. Разве нет?
— Нет! — быстро ответила Марина. — Я сначала хотела пойти, но потом не пошла…
— Почему?
— Так… Расхотелось…
— Ну и правильно, — согласилась мама. — Почему это ты должна к нему ходить? Надо — сам пусть прибежит, не развалится.
Мама допила последний глоток кофе, сунула чашку в раковину, бросив дочери: «Сполосни, опаздываю», — и помчалась в комнату одеваться на работу.
Марина, прислонившись к стене, отходила от испуга. Мама ничего не должна знать про их новые отношения с Богданом. Вообще никто из взрослых ничего не должен знать, потому что они все испортят, как все испортили в прошлом году Маргарите Григорович и Сереге из бывшего 8-го, нынешнего 9-го «Б». Эти гнусные взрослые устроили за ними тотальную слежку. Серегина мамаша чуть ли не поселилась в школе, чтобы оградить сыночка от Марго, а Людмила Ильинична каждый классный час вела со своими учениками такие воспитательные беседы, от которых их всех тошнило. Марина помнит, как униженная Григорович рыдала в туалете оттого, что они с Серегой просто дружили и даже ни разу не поцеловались, а их обвинили во всех грехах. В этом году Марго и Серега обходят друг друга за километр, а кому от этого лучше? Только Серегиной мамаше, которая несколько лет теперь может спать спокойно, поскольку у сыночка выработалась стойкая аллергия на девчонок. А Маргошка стала нервной, злой и заранее подозревающей всех в тех самых грехах, в которых ее несправедливо обвиняли.
Марина натянула куртку и спустилась в лифте на первый этаж. Там, в полутемном тамбуре между двух дверей, ее поджидал Богдан. Марина попала прямо в его объятья и тут же почувствовала теплые губы на своей щеке.
— Нет! — испугалась она и отпрянула. — Увидят! Пошли лучше в школу.
И они пошли по тротуару на почтительном расстоянии друг от друга, но все равно вместе.
У классной доски толпились ребята и оживленно переговаривались. На ее зеленом поле висели прилепленные прозрачным скотчем три больших желтых конверта. На одном из них кривыми синими буквами было написано слово «Золотое», на другом — «Серебряное», на третьем — «Медное». Ребята засовывали внутрь конвертов какие-то маленькие скрученные листочки. Все были так увлечены этим занятием, что Марина с Богданом поняли — на их приход никто не обратил внимания. Ошибались они жестоко. Три пары зорких глаз видели, как в дверях кабинета Рыбарь пожал пальцы Марине Митрофановой, а она вздрогнула и залилась румянцем.
Богдан прошел к своей последней парте, а Марина, бросив на стул сумку, подскочила к доске и протиснулась поближе к Милке.
— Людмила, что тут происходит? — спросила она подругу.
— Как это что? Парни царевен выбирают! Для Элечкиного праздника. Ах да… — вспомнила она, — тебя же не было на классном часе… Поскольку ты мне ничего не хотела вчера рассказать, я даже не стану спрашивать, где ты была. — Милка метнула быстрый взгляд в сторону последней парты и зашипела Марине в ухо: — Хотя, не буду скрывать, я заметила, что и твоего любименького Рыбаря тоже не было на классном часе.
— Я тебе все расскажу, Милка, только без свидетелей, — и Митрофанова кивнула на одноклассников, — а ты мне про царевен объясни.
— Ну, так и быть, — согласилась Константинова и с большим удовольствием принялась объяснять Марине суть происходящего.
— Ну что? Все положили? — оглушительно крикнул Васька Кура и напустился на Пороховщикова. — А ты, я гляжу, уже второй раз подходишь к «Золотому» конверту! Так всякий может!
— Ну и что же, что второй? Я первый раз не положил, потому что решил переписать понятнее… Хотя, какое твое дело, что я решил?! — не остался в долгу Лешка.
Кура не удостоил его ответом, оглядел еще раз класс, увидел за последней партой Богдана, спокойно читающего учебник, и гаркнул еще громче:
— Э! Рыбарь! Греби сюда! Тут у нас мероприятие! Нечего уклоняться!
Богдан нехотя закрыл книгу, подошел к Куре и спросил:
— Ну?
— Шляешься, понимаешь, где-то, когда люди делом занимаются!
— Ты про что это? — не понял Богдан.
— Про то! Про классный час, вот про что! Видишь, на доске висят конверты?
— Ну!
— Не «ну», а в каждый конверт ты должен положить по записке, где напишешь фамилию девчонки, которая тебе больше всех нравится.
— Это еще зачем? — Лицо Богдана мгновенно сделалось красным.
— Затем, что у нас тут разыгрывается шоу под названием «Индекс популярности». А потом девчонки из нас лучших выберут.
— Я в этом не участвую.
— Почему?
— Не хочу.
— Он просто у нас еще маленький, — расхохоталась повернувшаяся к ним Марго. — Он даже и не знает, как это кто-то кому-то может нравиться!
— Ты-то мне уж точно не нравишься, — буркнул Богдан.
— Взаимно, — презрительно усмехнулась Григорович, но по лицу ее было видно, что она сильно уязвлена.
— Так будешь писать? — Кура оттеснил от Рыбаря взбешенную Марго. — Или я снимаю конверты!
— Ладно, напишу. Объясни только, почему их три и что означают надписи на них.
Кура принялся объяснять, а Марина, будто оглушенная, замерев на месте, стояла в толпе. Ей почему-то казалось, что одноклассники специально затеяли все это, чтобы вывести их с Богданом на чистую воду.
Рыбарь как раз засовывал в последний конверт записку, когда прозвенел звонок на урок. Кура снял конверты с доски и протянул их классной руководительнице.