Только что пришла телеграмма об отзыве Кирова из 11-й армии в Реввоенсовет 9-й. Подпись — Троцкий. Черт знает что такое! Возбуждение вновь охватывает всех. Стихийно возникают, растут и множатся митинги протеста. Особенно замечательна резолюция водников устья и дельты Волги. В ней рабочие и моряки требуют: «Не мешать Астрахани, во главе с товарищем Кировым защищать на Каспии Советскую власть». Командование и политотдел военной Волжско-Каспийской флотилии послали В. И. Ленину в Реввоенсовет Республики радиограмму: «Считаем отзыв товарища Кирова и политику эвакуации Астрахани близорукостью, граничащей с предательством. Оборона Астрахани возможна, но только лишь в том случае, если здесь останется Киров. Без Кирова фронт падет...».
По городу опять поползли контрреволюционные сплетни и слушки. Притаившаяся по углам белогвардейщина вновь подняла голову, злорадствуя почти открыто.
* * *
Вечером 6 июля, закончив дела, спешу в зимний театр, где на пленуме горсовета выступает Киров. Послушать его доклад стремится каждый. Где бы ни выступал Сергей Миронович, помещение всегда оказывается малым, не хватает мест, люди заполняют скамьи, стоят в проходах, жмутся вдоль стен, забивают фойе и коридоры, сидят на приступочках, в оркестре, — словом, везде.
Говорит Киров легко, образно, красиво и, самое главное, просто. Его выражения точны, речь пронизана юмором. Рассказывая о самых тяжелых и безотрадных картинах нашей жизни, о голоде, блокаде, тифозной вши и прочем, он умеет так кстати и так неожиданно вставить крылатое сравнение, что аудитория, забывая о мрачной обстановке в городе, неудержимо хохочет, повторяя острое кировское словцо.
Особенно хороша его улыбка. Иногда, сделав среди речи паузу, он вдруг лукаво улыбнется, еле заметно, чуть-чуть, но так, что его жизнерадостная сияющая улыбка мгновенно заражает всех. Лица слушателей светлеют, а Мироныч уже серьезен, уже продолжает речь.
В зале пестреют полосатые тельняшки матросов, много рабочих, много женщин, но в основном — армейцы. Серые шинели, зеленые гимнастерки, обмотки, ватные безрукавки. Все это снует, движется, рассаживается по местам.
На сцене стол, покрытый красным сукном, стулья и дальше, к простенку, две длинные скамьи.
Шум и гомон заполняют театр. Все хотят знать, что будет с Астраханью, что скажет Киров, что ответил на телеграмму Владимир Ильич.
Когда Сергей Миронович вышел к рампе и, вскинув голову, взглянул вперед, замерли все. Секунду, другую длилось молчание.
— Товарищи, — громким, раздавшимся по всему театру голосом начал Киров, — мы переживаем тяжелый момент. Наше сегодняшнее заседание открывается в тяжелой обстановке... Но вы знаете, товарищи, что Советская власть ничего не скрывает и не намерена скрывать от вас самой горькой правды.
Смотрю по сторонам. Сотни внимательно слушающих людей. Лица их напряжены, глаза суровы.
— Наша Астрахань объявлена на военно-осадном положении, — продолжает он. — Вы знаете, что пал Царицын... на другом фронте пал Харьков. Белогвардейские банды захватили Балашов. Они двигаются дальше, и это движение пока имеет определенный успех.
Киров говорит о тяжких испытаниях, выпавших на долю молодой республики. Открыто, правдиво и смело он сообщает о положении на фронтах, о том, как героически бьется наша разутая и раздетая Красная Армия против многочисленных, прекрасно вооруженных Антантой белогвардейских банд Деникина, Юденича и Колчака.
— Но Советская власть все равно опять восторжествует и не даст белобандитам возможности терзать пролетарское государство, — уверенно заявляет он.
Гром аплодисментов прерывает его горячую, взволнованную речь.
Переждав, оратор переходит к положению в районе Астрахани. Много трудностей стоит перед нами впереди, но астраханские большевики, опирающиеся в своей борьбе на рабочих и крестьян, все осилят и переборют.
— Не бойтесь, не впадайте в панику, не поддавайтесь провокации, товарищи, — подходя к самой рампе, говорит Киров. Лицо его горит, глаза вдохновенно блестят; он делает рукой энергичный жест и, весь перегнувшись вперед, бросает в зал: — Астрахань не сдадим!
Голос его звенит и рвется. Люди вскакивают с мест. Буря криков и аплодисментов проносится по театру. Вижу, как в волнении дрожат губы старика рабочего, стоящего рядом со мной.
— Да здравствует коммунизм! Да здравствует мировая революция! Да здравствует Ленин! Владимир Ильич Ленин! — поднимая над головой руки, восклицает Мироныч.