Витраж с узором из ирисов вблизи оказался очень красив: толстое стекло рассеивало свет, и он окрашивал в разные цвета пространство коридора, уходящего вглубь дома.
В прихожей, где на полу можно было растянуться во весь рост, Ниси сняла обувь и двинулась по коридору. Морио открыла дверь с правой стороны, и Ниси буквально ослепило — на миг у нее закружилась голова. Жилая комната, куда ее пригласили, была гораздо просторнее и светлее, чем она себе представляла. Пол отражал падавшие с южной стороны лучи солнца.
Новый угловой диван, обращенный к саду, был размером с большую кровать. Ниси, словно во сне, не чувствуя собственного тела, безвольно опустилась на него. И утонула в мягких подушках; ей казалось, что она плывет. На низком овальном столике перед диваном стояли в вазе мелкие белые цветы.
Морио поставила на стол чай и овсяное печенье — сказала, что пекла сама. Ее звали Мивако, старшего сына — Харутэру, дочь — Юна. У пятилетнего мальчика участились приступы астмы, последние несколько ночей она почти не спала, вчера задремала у его постели, а в это время трехлетняя дочка и вышла из дома — рассказала Мивако. «И как это она так сразу дотянулась до ключа!» — на лице матери отразились недоумение и беспокойство. «Белая кожа, не полная, но с округлыми формами, говорит просто, окружающим внушает спокойствие», — так Ниси охарактеризовала хозяйку. Когда ее пригласили в дом, Юна была в детском саду, а Харутэру все это время лежал на втором этаже. Ниси сказала, что она в детстве тоже страдала от астмы и знает, что в межсезонье болезнь обостряется. Мивако, широко распахнув глаза и подавшись вперед, принялась рассказывать: у нее самой крепкое здоровье — с детских лет почти не простужалась; среди близких никто не болел астмой, поэтому ее тревожит, что же делать в таких случаях, насколько серьезны эти приступы. «Он такой маленький», — в глазах матери стояли слезы. Ниси с участием выслушала и описала симптомы и течение собственной болезни: мало ли пригодится. «Астма, от приступов которой страдают в детстве, с возрастом часто проходит, у меня все прекратилось, когда я перешла в среднюю школу». Мивако кивнула: «Матери ничего нельзя упускать, ведь страдает ребенок».
— Маа-ма, — со второго этажа спустился мальчик. На нем была пижама, но днем он, похоже, чувствовал себя нормально. Мать напомнила, и он вежливо поздоровался.
…Ниси сказала ему несколько слов, но без опыта общения с детьми ей было трудно, и она, воспользовавшись лежавшим рядом блокнотом, нарисовала несколько зверюшек и героев из комиксов — Харутэру пришел в восторг. Ниси объяснила, что рисовать комиксы — ее профессия, и у Мивако тоже заблестели глаза: «Потрясающе, я так завидую тем, у кого есть талант!» Сама она была с Хоккайдо, во время учебы в университете подрабатывала в ресторане гостиницы, где и встретилась с приехавшим в командировку Морио; после окончания учебы сразу вышла замуж и перебралась в Токио. Поэтому друзей у нее здесь нет, и она сидит затворницей дома. «Приходите еще», — пригласила она Ниси.
Ниси решила было, что Мивако принадлежит к типу людей, легко приобретающих друзей, но та сказала, что мамаши, с которыми она встречается в частном детском саду, в большинстве своем страшно увлечены образованием, держатся своими группками и владеют собственной информацией, а она их стесняется. «Владеют собственной информацией», — Ниси эти слова рассмешили, Мивако тоже улыбнулась: «Странно, правда?»
Ее мужу очень понравился этот дом, вот они и переехали, сам он только что получил новую должность, поэтому сильно занят, даже по субботам часто отправляется на работу, а по соседству ее ровесниц практически нет — ровным тоном сетовала Мивако.
«Действительно… Вот как… Да, здесь в основном люди в возрасте», — поддакивала Ниси, а сама оглядывала комнату.
Деревянный пол и снежно-белые стены. Не так, как в альбоме «Весенний сад», но так, как на снимках с сайта недвижимости.
Двадцать лет назад это была комната в японском стиле, здесь стоял комод, купленный в каком-нибудь антикварном салоне. Сейчас — низкий столик с огромным телевизором. Панели со слонами сохранились. На веранде — не плетеная мебель, а два основательных зеленых кресла округлой формы. Сад со слегка выцветшим за лето газоном, в левом углу, у забора — персидская сирень, в самом центре — розовые кусты, справа угадывается слива. А вот сосны и каменного фонаря, которые двадцать лет назад сразу бросались в глаза, в саду больше нет.
На белой стене в белой рамке висит нарисованная детской рукой картина. В линиях, сделанных красным карандашом, угадывались и цветы, и рыбки. Под ней на полке стоят фотографии со свадебной церемонии супругов Морио, рядом — фото детей, совсем еще маленьких. На одном из рисунков из сборника Умамура Кайко тоже была изображена полка с фотографиями. Точно, среди них был снимок золотой рыбки.
Мивако, заметив взгляды, которые Ниси бросала вокруг, решила, что ту подавляет вся эта роскошь, и с извиняющейся улыбкой сказала: «Мне кажется, этот дом слишком велик и роскошен для нас и детей, мне-то просто хотелось жить там, где чувствуешь природу, времена года». И добавила, что раньше они жили в многоквартирном доме в Мэгуро, но она никак не могла привыкнуть к тому, что Токио так плотно застроен и в нем так мало зелени, а в этом доме ей больше всего нравится сад, пусть он и небольшой. «Да, сад хороший», — поддержала разговор Ниси. «В сад прилетают птички, всё прыгают с ветки на ветку. В Токио у меня сразу оказалась уйма времени, которое я проводила одна дома, все готовила что-нибудь сладкое, будь у меня сейчас больше времени, я бы выращивала в горшках овощи», — рассказывала Мивако. Потом посмотрела на стенные часы: «Простите, я вас задержала», — и поспешно поднялась.
Ниси не отказалась бы бывать в доме Морио хоть каждый день, но, чтобы ее не сочли навязчивой, определила для себя, как часто приходить и сколько времени проводить в гостях: один-два раза в неделю, часа два днем или вечером, после того, как автобус привезет детей из детского сада.
Играя с детьми, она побывала в разных частях дома. Перила на лестнице с таким же, как на створках ворот, узором терновника остались прежними. Она узнала, что витражное окно на лестничной площадке открывается. Комната, где в окне поднималась рама, оказалась детской, пол там был деревянный. Обращенная в сад комната на втором этаже, как и двадцать лет назад, была в японском стиле. Теперь в ней стоял диван с откидной спинкой.
В прежнем виде здесь сохранилось много больше, чем Ниси предполагала, но везде угадывалось присутствие семьи Морио. Это был дом с тех фотографий, но уже дом Морио. Так и не определившись, неприятно ей или интересно ощущение того, что эти два дома чем-то похожи, а в чем-то различны, Ниси искала детали, которые изобразила на своих рисунках Умамура Кайко, и отдыхала душой в местах, которые остались такими же, как на фотографиях. Во всяком случае, глядя с дивана на сад за верандой, она чувствовала полное умиротворение. На нее падали косые лучи солнца, кроме птичьих голосов сюда почти не доносилось звуков. Пол на веранде местами стерся, проступили белые доски; вот где было видно, как накапливается время: прошедшие десятки лет и нынешние послеполуденные часы.
Главы семейства Морио вечно не было дома: лишь месяц спустя Ниси впервые застала его вернувшимся со службы, и они познакомились. Господин Морио вежливо поклонился: «Спасибо, что проводите время с женой»; он был одного возраста с Ниси.
На прошлой неделе Ниси с Мивако и опять оставленным дома Харутэру втроем отправились в ближний парк. Ниси спросила Харутэру, для которого пропускать детский сад уже стало привычным: «По вечерам тебе плохо, а днем нормально, да?!» Харутэру с улыбкой кивнул.