Нет, предпринимать ничего не следует. Надо просто учесть этот случай, чтобы подобные поступки Игоря Курочкина не стали в будущем неожиданностью.
Маша не привыкла разговаривать шепотом, голос ее был слышен не только в укромном углу коридора возле запертого книжного шкафа, где они стояли с Мироновым. Трудно было скрыть возмущение аморальным поведением своего товарища-студента, а поведение Игоря Курочкина казалось и Маше и Гене чуждым морали советского молодого человека. Подхалимство, из-за которого люди поступаются своим самым дорогим — идеями, — так определил это Геня Миронов, и он был прав.
— О чем это вы так бурно спорите? — раздался голос откуда-то из-за Машиного плеча. Маша обернулась — возле них стоял член бюро партийной организации факультета Антон Рауде. Рыжеволосый, в роговых очках, он смотрел на студентов с любопытством, улыбаясь им. Он был аспирантом последнего курса.
— Мы, собственно, не спорим. Мы так, беседуем, — ответил Геня. Рауде ему не нравился, хотя и был активистом.
— А все-таки? Я слышал, вы о Курочкине упоминали…
Маша рассказала о сути дела. Она не расписывала всех деталей, она сказала только, что возмущена, как и Миронов, подхалимским поведением Курочкина по отношению к неуместным рассуждениям профессора Елагина.
— Курочкин? Он, как будто, до сих пор вел себя, как принципиальный комсомолец, — сказал Рауде. — Да, нехорошо, нехорошо. Вы не распространяйтесь пока об этом факте, я сам займусь и выясню. Может, Миронов его не так понял, а может, и наоборот. Ты тоже был выпивши?
— Странно присутствовать на вечеринке и не быть хотя бы немного выпивши, — недовольно ответил Миронов.
— Нет, я понимаю, что суть разговора от этого не меняется, — поспешил объяснить Рауде. — Дело только в том, можно ли, например, выносить такой факт на обсуждение, если тебе придется ответить на вопрос о выпивке положительно. Знаешь, народ у нас разный, могут тебя же и поставить в неудобное положение.
— Никто и не предлагает обсуждать это, — мрачно сказал Геня. — А знать это, мне кажется, надо, мы еще очень плохо знаем друг друга. Формально знаем.
— Вот это правильно, — сказал Рауде, хлопнув Миронова большой красной рукой по худенькому плечу. — О бдительности помните, ребята, это сейчас на повестке дня. Враги маскируются, враги не такие простаки, как некоторые думают!
И он улыбнулся, обнажив свежие розовые десны.
Прошли две недели, две ничем не примечательные недели.
Приближался срок Лидиного доклада на научном кружке. Маша должна была непременно присутствовать. Лида собиралась позвать даже Ивана Сошникова — она вложила много души в эту работу, это было первое ее самостоятельное выступление на научном кружке. И хотя крестьянское революционное движение в сороковые годы прошлого столетия не казалось Ивану темой злободневной, он все же решил прийти на Лидин доклад, хотя бы уже потому, что это был доклад Лиды Медведевой.
Однажды во время семинарских занятий на Машин стол упала записка: писал комсорг Гриша Козаков, она сразу узнала его бисерный почерк:
«Я узнал от одного надежного парня, что тебе хотят подложить свинью. Через прессу… После занятия надо поговорить. — Григорий».
В перерыв Гриша рассказал ей, что против нее написана статья для комсомольской областной газеты, он узнал случайно. Статья клеветническая. Надо предотвратить ее появление, пока не поздно.
— Что ты такое сделала Игорю Курочкину? — спросил Гриша, когда Маша стала гадать, кто же мог написать против нее статью.
— Ничего не сделала… А впрочем… — Она вспомнила разговор с Геней и тотчас рассказала о нем Козакову.
После занятий Маша поехала в редакцию. Увидела на двери вывеску «Отдел учащейся молодежи» и вошла.
— У вас подготовлена к печати одна статья, которая может очень подвести газету, — сказала Маша заведующей отделом, молодой женщине с подстриженными под горшок прямыми светлыми волосами. — Придется вскоре давать опровержение, если напечатаете.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — сказала заведующая отделом. — Мало ли какие статьи подготовлены к печати, докладывать вам о них я не имею права.
— Вы не докладывайте, я сама расскажу вам, о чем может быть эта статья и кто ее автор, — поспешно сказала Маша.
И она рассказала о том, что узнала от Гриши Козакова. А после рассказала, за что злится на нее Игорь Курочкин, который и знать-то ее хорошенько не знает. Маша умолчала только об одном — о своих догадках по поводу того, откуда узнал Курочкин о ее разговоре с членом партбюро.