Профком работал хорошо, и доклад нареканий не вызвал. После перерыва приступили к выдвижению кандидатов. Старый председатель профкома уезжал куда-то на Урал преподавать в педагогическом институте.
Список кандидатов был длинный. Приступили к обсуждению. Каждый кандидат выходил на трибуну и рассказывал свою биографию. Первым вышел паренек с филологического факультета. Биография его была очень короткая и простая: школа, два года на авторемонтном заводе одновременно с рабфаком, потом институт.
Его сменил Антон Рауде. Он поднялся на трибуну, улыбнулся сидящим в зале и сказал:
— Значит, надо рассказать биографию. Я родился в девятьсот девятом году…
— Знаем! Не надо рассказывать! — закричали приятели Рауде. Но председатель остановил, их:
— Будем придерживаться общего порядка. Рауде — член партбюро факультета, и историки его хорошо знают, но и другим тоже интересно.
— Я родился в Латвии, в Риге, отец мой был членом партии большевиков. В двадцатом году он умер в тюрьме. Мы с матерью еще в те годы переехали в Россию, где я учился в семилетке, а потом пошел на завод, потому что мать умерла…
Рауде Маша слушала. Его биография была типичной биографией рабочего парня, для которого учеба была заветной мечтой. Он должен был сам зарабатывать себе на кусок хлеба, и потому поступил учиться не молодым. Не так-то много было членов партии среди студентов, — Рауде был одним из них.
— Есть ли вопросы к товарищу Рауде? — спросил председатель, когда Рауде кончил рассказывать о себе.
— Нет вопросов! Все ясно! — крикнули снова из первых рядов.
— Есть вопрос! — послышался чей-то голос. Знакомый голос — Маша внимательно посмотрела вперед: к трибуне шел Иван Сошников.
Увидев Сошникова, Рауде взялся двумя руками за края трибуны и так продолжал стоять. Он стоял твердо, не уступая своего места, и Сошников должен был говорить снизу, стоя перед трибуной.
— Ответьте, пожалуйста, когда вы уехали из села Рощино? — спросил Сошников, глядя на Рауде в упор.
— Товарищ… не знаю с какого факультета, товарищ ошибается, — сказал Рауде твердо. — Я никогда не был в Рощине и даже не знаю, в какой это области.
— А это ты знаешь? — спросил вдруг Иван, подняв кверху обе руки. Рукава съехали до локтя, и все увидели обрубки рук, смугловатые и раздвоенные, как клешни.
Рауде качнулся. Казалось, ему стало нехорошо. Через мгновение он совладал с собой и оказал, обращаясь к залу:
— Товарищ инвалид что-то путает… Я вижу его первый раз.
— Первый раз после той ночи, когда ты помогал отрубить мне руки, — сказал Сошников, собрав все свое хладнокровие. — Ты обманул всех, родом ты не из Латвии, а из Рощина. И не латыш ты, а русский. Выкрасил волосы и надел очки, думаешь, не узнают? Я заметил тебя не сегодня. Вы после расправы со мной и отцом моим взломали замки в райкоме и выкрали чистые бланки да партийные билеты. Думал, не отыщут тебя? Отыскали! Номера-то документов известны.
— Я протестую, — сказал Рауде, но сказал так тихо, что его расслышали только в президиуме. Голос изменил ему, громко у него больше не получалось.
Председатель переговаривался с товарищами в президиуме. Случилось непредусмотренное.
— Ввиду того что биография Антона Рауде требует дополнительного выяснения, предлагаю вопрос о его кандидатуре временно отложить, — сказал он наконец. — А сейчас устроим перерыв и свяжемся с партийными организациями района.
Рауде сходил с трибуны. Крупный пот усыпал его лоб и щеки, но он не вытирал лица. Он шел, стараясь не смотреть на Сошникова.
Когда на комсомольском собрании разбирали дело Курочкина, секретарь бюро факультета боялся, что ребята побьют Игоря, — так зло и горячо говорили они о его поступках. Клеветник, подхалим, он следовал не комсомольским принципам, а грубому расчету, он не задумывался ни перед чем, заботясь о своей карьере.
Курочкин оправдывался и все валил на ныне разоблаченного Рауде. Это Рауде научил его написать заявление на Лозу. Он расспросил, кто такие Миронов и Лоза, нет ли за ними чего. За Мироновым ничего не нашли, стали думать о Лозе. «Не безупречна же она, может, что-нибудь знаешь за ней?» — спрашивал он Игоря, и Курочкин вспоминал, что же можно инкриминировать этой сверхсознательной особе. Рауде советовал очернить Машу, объясняя это необходимостью бороться со сплетнями. «Она только панику наводит среди студентов своими сплетнями», — подогревал он Игоря.