На консультациях перед экзаменами Маша встретилась со многими из своих соперников. Среди них были и самоуверенные молодые люди, спокойно уходившие домой после того, как они прочитали, что консультация посвящена таким-то разделам алгебры или тригонометрии. Они отлично знали всё это. Были и люди постарше Маши, которые, напротив, записывали каждое слово консультанта и носили в карманах сатиновых блуз и гимнастерок толстые блокноты и кучу карандашей. Наверно, они пришли с производства и решение поступить в вуз было для них давней заветной мечтой. Таких неудобно было и обскакать на экзамене, ведь они заслужили право на вуз больше, чем Маша. А несколько человек из подавших заявление были вообще спокойны за себя: «Мы занимались на курсах подготовки в университет, нас примут обязательно», — говорили они Маше, отвечая на ее расспросы.
Да, надо было заниматься, и никаких.
Сергей позвонил Маше дня через два. Услышав, что она засела за книги и готовится к экзаменам, он спросил, каких ей не хватает книг. Ей не хватало только учебника по физике Цингера. Днем позже Сергей занес эту книгу Маше домой.
Он оглядел критически ее стол, ворох тетрадок и книг, кусок черного хлеба со свекольной пастилой. Он похвалил ее снисходительно и тотчас собрался уходить.
— Посидите, что же вы так быстро… как метеор! — кокетливо пригласила его Люся. Но Маша замотала головой так, как будто у нее заболели зубы.
— Нельзя! — сказал в ответ Сергей. — Невозможно посидеть у вас, тут такая рабочая обстановка… И потом, меня товарищ ждет у ворот.
— Ну и пригласили бы к нам, — не унималась Люся.
— Он не один. Ни к чему это. Прощайте, девушки! — и Сергей вышел.
Не один? А с кем же? Уж не с «Пышкой» ли?
Маша нагнулась над принесенной книгой, зажимая руками уши от возможных Люсиных реплик. Но Люся молчала.
Маша успела сдать только один экзамен — по физике, когда наступил день смотра самодеятельности фабзавучей города.
Смотр продолжался два дня: целое воскресенье и вечером в понедельник. Маша еще раньше знала об этом и сговаривалась с Сергеем присутствовать с начала до конца. Он получал такие приглашения в обкоме комсомола. Позвонив Сергею утром в воскресенье, она не застала его дома и поспешила в Театр рабочей молодежи, где должен был проходить смотр.
Она вошла, когда зал был почти весь заполнен. Машу окликнули товарищи, место ей было занято. Она ответила на приветствие, но продолжала идти вдоль прохода — глаза ее искали Сергея. Не может быть, чтоб Сергей не занял ей места, не может быть!
Маша не видела его целых две недели и сейчас испугалась на секунду: а вдруг она не узнает его? Она подходила все ближе к сцене, Сергея не было видно.
И вдруг увидела: он сидел во втором ряду рядом с той, с «Пышкой», сидел и что-то ворковал ей на ушко. Она смеялась, как всегда, — это было ее естественное состояние. А он, как всегда, красивый, необычно веселый и довольный, рассказывал ей что-то, смешил, забавлял…
Подойти к нему? Ни за что! Пустого места рядом с ним не было, значит, Машу он не ждал.
Маша стояла, держась за чей-то стул, — казалось, отпустит руки и упадет. В ушах застучали Оськины слова: «Мне сейчас так худо, так горько…»
Она судорожно искала оправдания Сергею: пришел, искал ее долго и, не найдя, сел с этой… Может, он искал в рядах Машу, не нашел, а эта позвала, припасла место. Нет, во всех случаях он получался кругом виноватым.
— Маша, садись с нами, — позвали ее с другой стороны. Оттуда было хорошо видно Сергея. Она пошла и села.
Она даже не сразу поняла, кто ее позвал. Это был Соловей, сидевший рядом с одним из инструкторов по токарному делу, Василием Иванычем. Василий Иваныч не пропускал ни одного смотра, он был любителем театра и сам выступал на заводских вечерах с художественным чтением. Ему было лет тридцать, собой он был очень похож на Маяковского и гордился этим. Он один из первых стал читать стихи Маяковского. Без всякого смущения он умел гордо сказать со сцены:
Соловей и Василий Иваныч развлекали ее всякими байками, шутили, рассказывали анекдоты. Но она не слышала. Сев нарочно спиной к Сергею, она всем телом прислушивалась к тому, что делается там, в его стороне. Растерянная улыбка мелькала на ее лице, на мгновение сменяясь выражением тоски и отчаяния.