Прощаясь утром, он рассказал ей однажды о том, как на его глазах женщина попала под поезд. Она шла по путям и нечаянно вступила каблучком в щель между рельсами возле стрелки. Она была в ботинке. Стала неторопливо высвобождать ногу, а в это время сзади вырос поезд… Мимо шел молодой парень, железнодорожник. Он увидел поезд и женщину. Он увидел, что поезд близко, снял с плеч ватник и набросил на нее. Поезд раздавил ее.
— А зачем он бросил ватник? — с ужасом спросила Маша.
— Чтобы ей умирать было легче… не видя.
— Но почему он не подал ей руки, не дернул ее в сторону? Осталась бы, может, калекой, но сохранила бы жизнь…
— Видел, что застряла. И набросил… не видя, легче, наверно.
Маша ушла с тяжелым чувством на душе. Как не помочь, не протянуть руки! Что за люди есть еще на свете! «Не видя, легче умереть…» Нет, лучше видеть угрозу, видеть и противиться ей, сколько хватит сил.
Три дня подряд она должна была оставаться дома — отец и мать не знали о том, что произошло в ее жизни. В эти дни Маша убедилась, что она уже не одна. У нее будет ребенок. Тот, о котором так просил ее Семен.
Надо было сказать ему, но как это скажешь? Как произнести эти слова в первый раз в жизни? «Беременна»… Или, как Пушкин говорил о своей жене — брюхата, на сносях. Легко им, писателям, сочинять, а как сказать это любимому человеку? Ведь если она беременна, значит важное событие произошло и с ним. Значит, и его жизнь уже не оборвется бесследно, и новое звенышко этой жизни уже возникло. А беречь это новое звенышко доверено ей, женщине.
Рассуждать было очень легко, но, войдя в знакомую квартиру, Маша снова смутилась. Семен встретил ее как-то тускло, молча. Он поцеловал ее, и обнял, и приласкал, но не было это празднично, как прежде, как сначала. Она ждала — пусть он разговорится, пусть она посидит немного, привыкнет и тогда скажет. Только не сразу!
А он отошел от нее в сторону, сел с ногами в высокое кресло, обнял колени и смолк совсем. Они молчали минуту, две, может три.
— Вы не знаете, когда приходят поезда из Киева? — спросил он наконец.
— Не знаю… Зачем?
— Встречать надо…
Это было, как выстрел, как снежный обвал в горах. Что же он молчит? Что же он не объяснит своих слов? Как же это?
— По-русски — любить, значит жалеть, — сказал он тихо. — Значит, кого жальче, того и любишь. Вы — сильная, Маша, вы никогда не пропадете. Нелегко с вами, но зато, наверное, вам легко.
«Что он такое говорит? Случилось непоправимое несчастье, все падает в пропасть, все рушится. Недаром он рассказывал об этой женщине, которую парень закрыл ватником. Так и он: не помочь, не поддержать, а набросить что-нибудь, чтобы не видела… Что же это?»
Она не могла спрашивать, язык не вязал и двух слов. Она онемела, услышав эту страшную новость. Он должен встречать? Кого? Разве она уехала не навсегда? Почему же он не сказал об этом?
— Я пойду, — сказала она чуть слышно и молча двинулась к дверям. Он поднялся за ней. Он всматривался в нее — что-то случилось, она пришла с какой-то вестью…
Сгорбленная, молчаливая, она стала быстро спускаться по лестнице, словно боясь, что он побежит вслед. Он не уходил. Он стоял в лестничном пролете и смотрел на нее, не спуская глаз. И вдруг он понял.
— Машенька, неужели? — крикнул он вниз, и в голосе его прозвучали нотки радости.
— Да! Да! — ответила она снизу, обрадовавшись, что он все-таки помог ей.
— Машенька! — крикнул он еще раз, но она уже бежала, прыгая через ступеньки, как поток воды по камням. Бежала, подгоняемая каким-то ей самой непонятным страхом. И радостью! Потому что в том, что она хотела сказать ему и о чем он, милый, сам догадался, заключена была ее большая гордость и радость, несмотря ни на что.
Ночной разговор с благоразумной Люсей состоялся накануне этого свиданья. Люся все предвидела, Люся предупреждала, что все мужчины негодяи и их надо крепко держать в руках. Маша не согласилась с ней. И если бы даже с течением событий она убедилась в том, что Семен Маркизов — негодяй, то и тогда бы она не приняла мрачных Люсиных выводов. Маша любила людей, она успела их полюбить за два десятка лет общения с ними. Любила и считала, что множество несчастий на земле происходит не от злой преднамеренности, а от недоразумений и людской глупости. И еще от того, что люди недостаточно любят друг друга, а слишком Сильно — себя. Это еще от далеких предков, от животных. Это пройдет, пройдет, конечно, не само собой, а при активных усилиях человечества.