Маша откладывает это до того дня, пока у нее в кошельке остаются последние десять рублей. Дальше рисковать нельзя, это уже значит — рисковать Зоей. Надо звонить.
Она набирает знакомый номер телефона, дрожа от волнения, от стыда, — вот уж и просить приходится! Дома Маркизова нет, подходит Лиза.
— Передайте Семену Григоричу, чтобы он позвонил на Введенскую, — говорит она четко и поспешно вешает трубку. Сама же, сама писала ему, чтобы не звонил, не искал, не писал! И вот теперь…
Он звонит на следующее утро.
— У вас родилась дочь. К сожалению, нельзя обойтись без расходов, которые я не предвидела. Приезжайте условиться обо всем, — говорит она по возможности твердо. По возможности… Он отвечает быстро, послушно, с готовностью. Он может приехать завтра утром. Конечно, расходы, а как же она думала? Он готов выполнить свой долг.
Что надеть к его приходу? Все равно не изменить жалкого своего вида. Рана на груди болит, заживает она очень медленно. Утомленные бессонницей глаза… Только поведением своим, только душевным своим состоянием можно внушить ему, что перед ним не просительница, а снисходительный противник. В их поединке Маркизов побежден — он оказался хуже, эгоистичней, он причинил страдания. В нашем обществе не тот победитель, кто больнее ударит. В наше время выигрывает тот, кто дает другим людям радость, счастье, кто помогает им не клониться к земле, а держать голову выше. Значит, он проиграл, он не победитель! Ему должно быть стыдно.
— Здравствуйте! — он стоит на пороге ее комнаты, дверь открыл ему Машин старший брат. Маркизов смущен и не знает, что сказать дальше.
— Здравствуйте, — отвечает ему Маша спокойно и холодно. Она так старается быть спокойной! — Вот наша девочка. Зоя. Она спит.
На лице Маркизова появляется глупая, растерянная улыбка. Он подходит к кроватке и смотрит на ребенка. Смотрит с любопытством и некоторым недоверием.
— Какая большая… — говорит он растерянно. — Я думал, она меньше.
— Она уже выросла, — строго объясняет Маша. — Когда родилась, она весила четыре килограмма. А сейчас ей четвертый месяц.
Они молчат. Зоя спит и не подозревает, что к ней в гости пришел отец.
Тишина становится томительной, Надо что-то сказать.
Первой набирается храбрости Маша:
— Я серьезно болела. Была операция. Поэтому мне приходится поступать вопреки собственному желанию….
— Что вы! — торопливо подхватывает Маркизов. — Какой может быть разговор. А в комнате сыро, по-моему. Надо отремонтировать пол, здесь дует.
— Разве? — Маша и не замечала, что дует.
— Я готов. Сколько нужно в месяц?
— Не знаю… — теряется Маша. Обо всем подумала, а вот сколько надо денег для Зои — не подсчитала. Шляпа!
— Ну как же? Вы учтите, что и ремонт надо будет сделать, и дров купить побольше… Чтобы она не простудилась.
Последние слова чуть не испортили все дело, чуть не разрушили твердую Машину позицию, так удачно выбранную. Чтобы она не простудилась… Значит, ты думаешь о ней, человек? Значит, не безразлична тебе эта маленькая девочка? И вот уже она почти готова все простить, все забыть… И вот уже все новое, что добыто и создано в себе такой дорогой ценою, — все готово полететь в пропасть.
Но женское достоинство, сознание своего превосходства просыпаются в Маше с новой силой. Да. Что же удивительного, что в отце обнаруживаются некоторые элементы отцовской заботы? Еще от души ли эти слова?
— Конечно, расходов будет много. Их и сейчас немало — ей требуется грудное молоко, фрукты для соков. И я ей требуюсь, не такая, как сейчас, а здоровая, спокойная, сильная физически. Нужна няня. Мало ли что.
— Конечно, — соглашается Маркизов. — Вы скажите, сколько, и я буду присылать…
— У нотариуса надо оформить ваше обязательство перед ней, — твердо говорит Маша.
— Хорошо… Вы скажете, когда мы пойдем к нотариусу? А пока… Завтра я пришлю денег.
Зоя начинает вертеться, — наверное, пеленка мокрая. Проснулась, мое солнышко! Маркизов забыт, Маша достает из постельки теплое свое сокровище, развертывает пеленки.
Он боится двинуться с места, боится подойти поближе. Он смотрит издали на шевелящееся смуглое существо, на эти маленькие, но совершенно настоящие руки, ноги.
Маша уложила ее на свежие, чистые пеленки и готова запеленать. Но вдруг она вспомнила о Маркизове. Что-то подобное улыбке освещает ее исхудавшее лицо. Круто повернув маленькую на бочок, она открывает ее грудку: