— Ты не находишь, что в ее глазах есть что-то страшно знакомое, до боли знакомое? — шепотом спрашивает «бабуся» мужа, кивнув на Зою. — Никак не могу отделаться от разных фантастических мыслей.
— Милый ребенок, — говорит муж.
— Сережа так восторженно отзывался о нем…
Садятся пить чай. Хозяйка угощает пирожками, конфетами, печеньем. На тарелочках — сыр, вареная колбаса.
— Чего тебе дать, Зоечка? — спрашивает Маша. Девочка глазками указывает на тарелки.
Маша берет круглое печенье, кладет на него кружечек колбасы и подает дочке. При этом она говорит:
— Просим извинения, но у нас есть свои странности… Любим колбасу с печеньем.
Хозяйка всплескивает руками:
— Но ведь точно так же, точно так же делал Сережик, когда был маленьким!
— Неужели? — почти со страхом спрашивает Маша. Она замечает смятение, взволнованность Сережиной матери и начинает догадываться о причинах.
Зоя устала, она уже капризничает и хнычет — подошло ее время спать. Маша одевает ее, они уходят. У самой двери Сережина мать говорит:
— Я прошу вас, Маша, заходить к нам не только после того, как мы снова встретимся на улице. Зоя доставила нам всем столько радости… Я прошу вас, Маша. Когда вы придете?
— Я сдаю зачет через неделю, а потом, пожалуй, мы придем… Спасибо вам за всё!
Идти или не идти? Как-то неловко волновать людей, поощрять их несбыточные грезы… А, может, они просто рады видеть приятельницу их покойного сына? Может, Маше просто показалось что-то иное? Она же фантазерка, это известно.
А Зоя спрашивает:
— Пойдем в гости?
В гости больше никуда не ходили, кроме как к Жаворонковым. Значит, Зое хочется туда.
— Пойдем!
На этот раз они застают дома только хозяйку с младшим сыном, Сережиного отца дома нет.
Зоя играет, шумит, Сережин брат устраивает ей из стульев поезд. Потом они снова пьют чай.
После чая они остаются вдвоем, Сережина мама усаживает Машу рядом с собой и начинает вспоминать о Сереже, о его детстве, о страшной его болезни.
Зоя бегает в соседней комнате, Лева, Сережин брат, возится с ней и очень доволен.
— В вашем ребенке так много родного, она так располагает к себе, — говорит вдруг Сережина мать. — Маша, я хочу задать вам один вопрос… Я знаю, вы гордая женщина, Сережа всегда это повторял мне… Но скажите, из уважения к моим седым волосам не скрывайте правду… Зоя — не бойтесь, скажите, — это Сережина дочка? Я знаю, вы были близки с ним…
Как ей хочется, чтобы Маша ответила «да»! Стоит солгать, и она, и вся эта семья станут верными Зонными друзьями и защитниками на всю жизнь. Это хорошие люди, их понятия о долге основательны, неколебимы. Они даже к чужому ребенку не придут с пустыми руками. Они сами ищут, куда бы приложить свою любовь, их память о сыне деятельна, они крупнее Семена, который любит прежде всего себя и тех, кто с ним пьет, у которого бедное, нищее сердце. А Сережа умер и никогда, никогда не сможет оспорить Машиных слов, если она солжет, что Зоя — его ребенок.
Солжет… «Ржа ест железо, а лжа — душу», — любит говорить тетя Варя. Ради Зои? Может, это и есть высшее благородство — пожертвовать всем ради другого? Но даже ради Зои Маша не пошла замуж за того, кого не полюбила. Даже ради Зои Маша не изменит своему главному принципу всей жизни — правде. Живет она не для Зои, а для правды, для торжества правды на земле.
— Нет, наши отношения с Сережей были другими. Зоя не его дочь, хотя мне было бы в тысячу раз радостней, если бы она была его ребенком, — отвечает Маша. — Зоин отец хуже Сережи.
Седоволосая женщина печально опускает голову. Скорбная улыбка ложится на ее лицо, печальная улыбка человека, у которого еще раз рухнули надежды, дорогие надежды.
В доме становится тише. Маша собирает Зою и уходит. Ее провожают приветливо, но во взгляде Сережиной матери уже нет того блеска, той сдерживаемой нежности, которые так переполняли ее при виде Зои до этого разговора. До разговора…
А Маша крепко сжимает маленькую ручку в красной варежке. Идем, девочка моя, идем домой. Мы могли бы разжиться на чужой любви и щедрости, но тогда мы перестали бы быть самими собой. А сейчас все осталось по-прежнему, но зато нам с тобой так легко, так хорошо, словно мы взлетели на крыльях, больших и сильных. Мы не по ошибке попали в эту эпоху, мы по праву живем на родной советской земле.
Сева сидел в Машиной комнате за столом и читал книгу академика Ферсмана о минералах. Маленькая Зойка возилась за его спиной на полу, и он временами оборачивался, чтобы посмотреть, не взбрело ли в голову его племяннице сотворить что-нибудь недозволенное, не подставила ли она стул и не влезла ли на мамин туалетный столик, чтобы разобраться, наконец, что именно насыпано в маленьких хорошеньких коробочках и какого вкуса розовая губная помада, которую мама, пробует иногда.