Взрослые о чем-то негромко толкуют.
А Никитка, наевшись мороженого мяса, садится верхом на кривую обугленную палку, употребляемую вместо кочерги, и прыгает вокруг камелька.
Федосья поворачивает к нему раскрасневшееся, мокрое от слез лицо.
— Никита, — тихо говорит она, — ты будто обрадовался слуху, что твой отец погиб?
До Никитки не доходил такой слух, но он припоминает, что у него действительно когда-то был отец, который куда-то ушел. Кто его отец, мальчик не знает. Но печаль взрослых передается и ему, он забивается в угол и понуро сидит там, стараясь вспомнить отца.
Как он понял впоследствии, его отец Егордан отправился в Охотск с грузами богача Федора Веселова. И сейчас, когда прошел слух, что Егордан замерз в пути, разыскивая оленей, старик Лягляр в отчаянии, что потерял единственного сына, притащил в юрту весь зимний запас мяса.
Но замерз, оказывается, не Егордан, а другой бедняк из обоза… Однако выяснилось это лишь ранней весной.
Весна принесла много радостей. Как только начало пригревать погорячее солнышко и появились первые проталины, маленький Никитка стал выбираться из тесной юрты и весело шлепать по блестящим лужицам, разглядывая все вокруг.
Поодаль от юрты Лягляров, пугая Никитку черными глазницами окон, стоит пустующий дом богачей Веселовых, похожий на громадный стог сена. Когда-то в голодный год, чтобы, как говорят якуты, избавиться «от ног людских» и больше не страдать от нерушимого обычая, обязывающего принимать и угощать всех прохожих и проезжих, Веселовы выпросили у хозяев Дулгалаха, Лягляров, разрешение построить там избушку. Выпросили разрешение на год, но с тех пор почти всегда зимуют в безлюдном, далеком Дулгалахе.
Ляглярова юрта рядом с их домом напоминает маленькую копну полыни. У самой юрты начинается яр, чуть подальше — спуск к реке. Река еще не вскрылась, ровной серебряной лентой поблескивает ее ледяной покров.
И над всем этим — над юртой Лягляров, над домом Веселовых, над черным страшным яром, над сверкающей рекой — стоит безмолвие. Вокруг ни души…
Но одним весенним вечером, так же вот бегая по лужам, Никитка вдруг увидел: с юга идет человек. На нем мокрые торбаса из коровьей кожи, подвязанные тальником выше колен, в руке серый мешок. Человек вытирает рваным рукавом пот с черного от загара лица и чему-то смеется, показывая ровные крупные зубы. Он приближается к Никитке стремительными шагами. Никитка бросается от него к дому. А человек одним прыжком нагоняет мальчика, хватает его сильными руками, несколько раз подбрасывает, потом крепко прижимает к себе, целует и вместе с ним быстро входит в юрту.
Мать и дед вскрикивают от радости и тут же принимаются развязывать мешок. Они достают оттуда буханку хлеба, пучок оленьих сухожилий, рваное пальто, оленью шапку и четверть кирпичика чаю. Разрезав буханку пополам, они тотчас же делят одну половину между собой. Дед долго рассматривает свою долю, вертит хлеб в руках, нюхает его. Вдруг у него начинает трястись подбородок, он быстро кладет кусок на стол и говорит:
— Не думал уже я тебя увидеть.
У старика текут слезы. Никитка решает, что дед плачет оттого, что ему досталось мало хлеба. Откусив немного от своей доли, мальчик кладет остальное на стол перед дедом.
Черный человек, пришедший с юга, оказался отцом Никитки и Алексея.
Когда Егордан идет теперь куда-нибудь, он всегда берет Никитку с собой. Оказывается, кроме матери, есть еще один любимый человек, который называется отцом. И если у этого любимого человека дочерна загорелое лицо, ровные крупные зубы, большие смеющиеся глаза и он широк в плечах, а мать нежно называет его Егорданом-другом, — то он лучше всех людей на свете…
А когда ближние леса уже желтеют и березы на лугу трепетно роняют на землю червонные с мелкими зазубринками листья, этот человек, усадив Никитку и Алексея к себе на колени, целует их, перед тем как отправиться на всю зиму в далекие края. И тогда оказывается, что с его отъездом приходит в дом большая печаль…
Вся семья Лягляров выходит во двор. Пустая, огромная изба Веселовых хмуро глядит своими мертвыми окнами на прощанье Егордана с семьей. Егордан молча стоит, оглядывая всех, потом срывает с головы оленью шапку и, сунув ее под мышку вместе с мешком, целует каждого по очереди.
— Будь здоров, сынок! — бурчит старый Лягляр и отворачивается, стараясь скрыть волнение.
— Береги себя, Егордан-друг, — шепчет Федосья.
— Не уходи! — ревет Никитка, уткнувшись лицом в подол мамкиной юбки.
Алексей, которого держит мать, вдруг начинает радостно смеяться и, махая ручонками, тянется к отцу.