— Ну и как, поймали его? — спросил отец.
— Поздно дознались… Теперь ищи-свищи… — уже любезнее стал рассказывать милиционер.
Ни солдат, ни милиционеров я теперь совсем не боялся. По правде сказать, и они мною не интересовались.
Над городом плыло теплое утреннее солнце. По улице грохотали тяжелые немецкие повозки, запряженные сильными лошадьми. Отец называл таких лошадей бельгийскими.
Подойдя к зеленой, но уже полинявшей ограде, я увидел за ней в глубине просторного двора знакомый длинный двухэтажный белый дом. В открытую калитку я снова вошел в этот двор. Дом казался мне торжественным и прекрасным. Я уже читал где-то, что здесь учились Йонас Басанавичюс и Винцас Кудирка. Неужели и на мою долю выпадет такое счастье — учиться здесь, в этом самом доме?
Дверь гимназии уже открыта. Но лишь через полчаса в нее толпой повалили экзаменующиеся. Высокий рябой рыжий паренек подошел ко мне во дворе, подал, как большому, руку и представился:
— Стадальникас. А ты?
Я назвал ему свою фамилию. Видно, здесь так заведено.
— Экзамены держать?
— Да, экзамены.
— В какой класс?
— Во второй.
— Я тоже во второй. Знаешь что, давай сядем за одной партой на письменном.
— А письменный будет?
— Дурак! Сам ведь несешь чернила и бумагу! Зачем спрашиваешь? На дверях учительской вывешено расписание. Не видал? Там все экзамены перечислены. Пошли!
Схватив меня за руку, он потащил к двери. Да, верно. Все написано, когда какой экзамен и в каком классе.
В вестибюле гимназии потолок подперт белыми столбами. Длинные коридоры, по обеим сторонам двери со стеклом, в коридорах галдят ученики. Некоторые пришли с родителями. В коридорах жарко, душно, пол не высох после мытья и пахнет дешевым мылом.
Тренькает колокольчик. Мы с новым другом входим в класс. Здесь похоже на нашу школу в Любавасе, только комната куда выше и больше. Хочу занять переднюю, еще свободную парту, но Стадальникас хватает меня за руку и тащит дальше.
— Не будь дураком! — говорит он. — У учителя на виду ничего не спишешь. Я уже в прошлом году сдавал — все знаю, меня не проведешь.
Мы занимаем места за последней партой, хоть я и не понимаю, что и как мы будем списывать. В класс входит молодой строгий учитель и вызывает нас по списку. Я даже вздрогнул, услышав свою фамилию. Учитель велит нам написать наверху листа имя и фамилию, а чуть ниже «Диктовка». Когда мы с этим справляемся, учитель, обойдя парты и проверив, все ли мы написали, принимается диктовать. Диктует он как-то странно, растягивает краткие гласные, коротко произносит долгие — как будто нарочно хочет запутать.
Мне-то ясно, как надо писать. Не зря, словно зная, что именно понадобится мне на экзаменах, учитель Бутаускас еще в Любавасе заставил меня вызубрить правила правописания. Хотя теперь учитель и произносит все слова по-другому, я, не колеблясь, пишу все как полагается. Стадальникас пихает меня локтем:
— Осел! Что ты пишешь? В мою тетрадь смотри!
Я знаю: так поступать дурно, но все равно украдкой кошусь вправо и вижу, что Стадальникас уже сделал две ошибки.
— Исправь! — тихо говорю я ему. — Ты две ошибки сделал…
— Сопляк! — бросает мне Стадальникас.
А учитель диктует дальше. И тут я четко знаю, как пишутся эти слова. Через минуту Стадальникас снова пихает меня:
— Как ты пишешь, теленок несчастный?! Ничего не смыслишь! Кол схватишь!
Я снова кошусь на тетрадь Стадальникаса и снова вижу — целых три ошибки сразу.
— Нехорошо, — говорю я ему.
— Что нехорошо? — шепчет он мне.
— Опять у тебя ошибки.
— Осел! — возмущается Стадальникас. — Нечего меня путать. Я-то знаю, как писать…
Диктовка кончается. Учитель собирает наши листки и выходит. Стадальникас показывает на меня и вопит:
— Такого барана в жизни не видел. Кол схлопочет, чтоб меня мешком по голове ударили!
На диктовке по немецкому Стадальникас сидит уже за другой партой. Я спрашиваю, почему он пересел, и он грубо отрезает:
— Знаешь, братец, с баранами лучше не связываться…
Он показывает на меня своему новому товарищу по парте и хихикает, пока в класс не входит учитель немецкого языка.
Потом мы решаем на доске арифметические задачи, показываем на карте, где Европа, Африка и Германия. Вопросы вообще-то не трудные. И я все думаю, что главное — сохранять хладнокровие, как советовал учитель Бутаускас.
Кажется, недурно удалось мне ответить и по литовскому языку. Вершиной всего оказалась декламация. Читал же я давно полюбившееся мне стихотворение Майрониса «Взгляни, прохожий, в долине — Вильнюс…». Вспомнив слова своего учителя, что декламировать надо внятно и громко, я вопил во всю глотку. С явным удовольствием слушали меня учитель, что давал нам диктовку, и какая-то красивая барышня учительница. Оба они почти сразу закричали: «Хватит, хватит!», и я вдруг остановился, прочитав, кажется, всего две строфы. Как на грех, еще в школе меня вечно прерывали, едва я только входил во вкус.