– Не сомневался, что именно такую судьбу ты мне уготовила независимо от моих слов или поступков. Может, начнем переговоры? Я не буду смеяться над тобой, если ты согласишься выйти за меня замуж без всяких оговорок и жалоб.
Сидя на земле и глядя снизу вверх на своего спасителя, Николь еще раз не могла не удивиться его устрашающим размерам. Она с трудом собрала осколки своей разбитой гордости, желая защититься.
– Убийца! Я никогда не выйду за тебя замуж. Я никогда не стану твоей собственностью.
Он молча смотрел на девушку, потом присел рядом с ней на корточки и посмотрел прямо в глаза.
– Слишком поздно, моя девочка. Ты уже моя собственность.
– Нет! – гневно бросила Николь в ответ. Когда Гиллиам потянулся к девушке, что-то яркое блеснуло у него на плече.
– Моя булавка! – воскликнула Николь, как за соломинку хватаясь за драгоценное воспоминание о прежней жизни.
– Больше не твоя, – предупредил Гиллиам, перехватив ее руку.
– Отдай ее мне! – потребовала Николь, высвобождаясь резким движением.
Сожаления, обида, усталость вдруг навалились на нее. Она должна была понять, всаживая в него булавку, что потеряет ее навсегда. Но в тот день она все делала, не думая о последствиях своих поступков.
– А что ты предлагаешь взамен? – тихо спросил Гиллиам. – За подходящую цену могу и уступить.
Николь попыталась скрыть обиду и боль. Если он поймет, как эта вещица дорога ей, он этим воспользуется.
– Ничего. Оставь себе, если хочешь. Она мне всегда казалась безобразной.
Гиллиам медленно и задумчиво кивнул.
– Болит? – И не обращая внимания на громкие протесты, он взял ногу девушки и стал внимательно изучать лодыжку. – Боже мой, что ты сделала со своей ногой?!
Резкий вопрос испугал Николь.
– Башмаки были малы, – слабым голосом объяснила она.
– Ну и дура! – грубо бросил он и потянул башмак.
Однако нога так распухла, что снять его было невозможно. Тогда Гиллиам вынул свой кинжал.
– Что ты делаешь? – И Николь дернула ногой, пытаясь ударить Гиллиама.
Тот раздраженно поднял глаза на девушку.
– Отпилить ногу. А что ты думала? Ладно, сиди тихо.
Кончиком ножа Гиллиам распорол башмак по швам и с неожиданной бережностью стал снимать с ноги куски кожи, которые только что были башмаком, затем снял, разрезав, толстый чулок. Но вместо облегчения Николь почувствовала, что нога заболела втрое сильнее. Девушка откинулась назад, на локти, стиснула зубы и крепко зажмурила глаза, чтобы сдержать слезы. Боль понемногу утихала.
– Давай капюшон, я оберну тебе ноги. – Голос звучал ласково, Гиллиам жалел ее. Ненавидя себя за то, что позволила ему стать свидетелем собственной слабости, Николь резко села. С губ готовы были сорваться грубые слова, но Гиллиам, не обращая на нее никакого внимания, распутывал намокшие узлы завязок на ноге. Она наблюдала за ним, удивляясь, насколько ловкими и умелыми оказались такие большие руки.
Распутав узлы, Гиллиам выжидательно посмотрел на Николь.
– Теперь давай твой капюшон.
Николь потянулась за капюшоном, но вдруг замерла и напряглась, подумав, какое отвращение он испытает, увидев ее короткие волосы. А какое ей, собственно, дело, что он подумает? Девушка выпрямилась, сидя на земле, и со всем достоинством, на какое была способна, стянула с головы капюшон. Крепко зажав его одной рукой, другой Николь провела по остриженным кудрям, потом протянула капюшон Гиллиаму. Она смело встретила его взгляд. Брови ее слегка приподнялись, словно она говорила: ну попробуй, скажи хоть слово!
Гиллиам пристально всматривался в лицо Николь. Его взгляд замер сначала на лбу, потом на щеках и смягчился, замерев на губах. Взгляд Гиллиама пробудил в ней странное желание: Николь захотелось прикоснуться к нему. У девушки перехватило дыхание. Что за чары он напустил на нее? Попытавшись отвлечь Гиллиама, она потрясла капюшоном у него перед носом.
– Ну бери же! – девушка сунула ему капюшон. – Но оставь половину на другую ногу. Та еще хуже этой.
Когда он брал капюшон и распарывал его по шву, она заметила обиду в его взгляде.
– Неужели ты так сильно ненавидишь меня, что готова остаться калекой, только бы не выходить за меня замуж?
Николь пожала плечами, устремив взгляд вдаль.
– Ты убил моего отца, поэтому я не могу выйти за тебя замуж.
– Я его не убивал, – возразил Гиллиам, беря половинку капюшона и заворачивая в него босую ногу Николь. Сверху он крест-накрест перетянул повязку веревкой.
– Это происходило при мне, – возразила она. – Я видела, что ты сделал. Незачем спорить.
– Вот это верно. Спорить незачем. – И в молчании принялся за ее второй башмак.
Когда Гиллиам начал снимать с ноги промокшую кожу, Николь откинулась назад, опершись на локти. От боли она онемела: эта нога ныла еще сильнее. Тихо застонав, девушка упала на спину, собрав все силы, чтобы не выказывать других признаков слабости. Боль отступила, когда Гиллиам принялся обматывать ногу тряпкой.
– А это что? – спросил он немного Погодя, потянув за повязку вокруг икры.
Ткань прилипла к ноге, и когда Гиллиам снял повязку, рана снова открылась. По холодной коже заструилась теплая кровь.
– Это от удара ножом, оставь, – устало ответила Николь, лежа на спине и глядя на небо сквозь переплетение голых веток. – Я постаралась так сложить края, чтобы рану можно было зашить. Я хочу, чтобы она зажила ровно.
– Ты собираешься зашить?! – в голосе Гиллиама слышался искренний ужас.
Она почувствовала, как он вздрогнул от страха.
– Ты когда-нибудь зашивала раны?
Его реакция, как ни странно, помогла девушке собраться с духом и немного ободриться. Снова приподнявшись на локтях, она посмотрела на молодого рыцаря. Казалось, глаза Гиллиама чуть позеленели от страха. При мысли о том, что такой сильный мужчина боится иголки с ниткой, девушка улыбнулась. Потом рывком села и скрестила ноги.
– Да, я много раз зашивала раны другим.
– Ну, тогда понятно, – произнес он ослабевшим голосом и, слегка откашлявшись, добавил более уверенно. – Еще есть раны?
Вопрос заставил Николь вспомнить недавние утренние события, и ее замутило. Девушка постаралась сдержать рвотный позыв, ей живо вспомнилось ощущение, которое она испытала, вонзая меч в живую плоть, вспомнилось, как теплая кровь оросила ей руки: Боже, как легко жизнь расстается с телом! Пытаясь справиться со слабостью, девушка проглотила слюну и уставилась на свои колени. Ее руки лежали ладонями вверх, все еще испачканные кровью последней жертвы. В желудке все перевернулось, поднялось и подступило к горлу.
– Матерь Божья! Я же убила их! – тихо простонала она, с ужасом глядя на собственные пальцы. Желудок вот-вот мог вывернуться наизнанку.
Николь вскочила и метнулась в сторону. Какая же она дура! Ведь она убивала защищаясь, а ее тошнит. Девушка ругала себя за слабонервность, но это не помогало. Стиснув кулаки, напрягшись, она велела своему организму прекратить, но желудок не обращал никакого внимания на ее приказы. Николь наклонилась вперед, крепко обхватив живот руками.
Гиллиам взял ее сзади за плечи. Девушка попыталась сбросить его руки, но он был гораздо сильнее. Рыцарь притянул ее к себе, обнял, силой заставив прислониться к его груди, и тихо, ласково заговорил:
– Ты в первый раз убила, да? Это пройдет. Дыши глубже.
– Не могу, – униженно выдохнула Николь.
Он положил голову девушки себе на плечо, приподнял ее подбородок, подержал некоторое время, затем скомандовал:
– Дыши!
Николь судорожно пыталась сделать один вдох, потом другой, но картина убийства явственно стояла у нее перед глазами. Желудок вновь напомнил о себе, и тошнота опять подступила к горлу.
– Ты здорово поработала. Уложила четверых. А сейчас еще этого, пятого. А ты ведь не очень закаленный боец. – Гиллиам говорил ровным, спокойным голосом. – Я думаю, мой брат в долгу перед тобой. Эти воры могли довольно дорого ему обойтись, оставаясь в его владениях.