Гиллиам смерил управляющего долгим взглядом, не зная, оскорбиться ему или, напротив, почувствовать себя польщенным подобной фамильярностью простолюдина. Он решил выбрать второе, главным образом потому, что такое решение облегчало ему жизнь, и с улыбкой сказал:
– Мне нравится в Эшби все больше и больше, Томас. Думаю, здесь я смогу проявить свои лучшие качества.
Отвернувшись от управляющего, он обратился к священнику, сидевшему на другом конце стола:
– Святой отец, все расселись, все готовы начать трапезу и ждут вашего благословения. Можете это сделать. Я не возражаю.
Ну они и поели! По приказанию Николь им подали жареную говядину и баранину, потом откормленных на жнивье гусей и голубей, тушенных с луком. Были линь и угорь, выловленные в мельничном пруду, сухие фрукты, грушевый компот, столь любимый Джосом.
Устроили соревнование по питью эля. После четырех часов участия в нем Гиллиам готов был уступить победу Ральфу Буду. Этот человек казался настоящей бездонной бочкой. В отличие от управляющего, с трудом державшегося на ногах от огромного количества выпитого эля, Ральф стал лишь немного энергичнее.
Гиллиам посмотрел мимо Ральфа, туда, где должен был сидеть священник, которого ему стало жаль. Еще бы! Выдерживать такое застолье! Но место пустовало. Гиллиам удивился, что не заметил ухода отца Рейнарда.
Потом остатки еды собрали и положили на двух столах, чтобы раздать самым бедным батракам, другие столы разобрали и доски прислонили к стенам. Крестьяне принесли с собой разные музыкальные инструменты. Загремели барабаны, заиграли дудки, запиликали смычки, в зале начались танцы. Взлетали юбки, мелькали ноги, оставшиеся сидеть топали в такт мелодии. В переполненном зале воздух стал тяжелым и душным.
Гиллиам посмотрел на Джоса. Ройю заперли на конюшне на ночь, и мальчик остался без компании. Подойдя к кучке деревенских ребятишек, игравших в кости, он робко наблюдал за игрой. Они делали ставки на самое ценное для них.
Гиллиам краем глаза заметил в углу какое-то движение. Там примостилась пара и занималась тем, чем ему страстно хотелось бы заняться со своей женой. Почувствовав ревность, он снова уставился на середину зала. Внезапно дверь открылась и закрылась.
Уолтер. А где же Николь? Он поднял руку, подавая сигнал своему солдату, но Уолтер уже расталкивал всех и шел прямо к нему. Гиллиам вскочил и покачнулся: голова кружилась сильнее, чем он думал.
– В чем дело?! – крикнул он.
Уолтер покачал головой, он был взволнован.
– Я прибежал первым, чтобы предупредить. Все очень плохо, и с нашей госпожой тоже что-то неладное. Ужас! Она рвет на себе одежду, бледная как мел. Пойдемте, милорд, пойдемте со мной.
Но Гиллиам не успел подняться со своего места, как раздался громкий вопль, затем дверь едва не слетела с петель. Оказавшиеся рядом шарахнулись в сторону, точно отброшенные океанской волной, которая неожиданно разделила людей и прибила к стенам. Стулья падали, стукаясь о землю, музыка смолкла, резко взвизгнув, танцоры рассыпались, давая дорогу своей госпоже.
Николь оказалась в центре комнаты и остановилась, уставившись на огонь. Она была без накидки, с непокрытой головой. Юбки в крови. Верхнее платье разорвано от шеи до талии. Лицо ее было ужасно бледное и застывшее. Взглянув на жену, Гиллиам похолодел. Она, казалось, впала в какое-то отрешенное состояние. Когда он хотел направиться к ней, Томас схватил его за руку.
– Если вы дотронетесь до нее, она ударит, – сказал управляющий. Он поднялся из-за стола и взял его за руку. – Она сейчас как мертвая, понимаете?
– Понимаю, – сказал Гиллиам, освобождая руку.
Он пробрался через толпу возле его стола, не отрывая взгляда от Николь.
Она медленно повернулась, огляделась, но, похоже, никого не увидела. Потом направилась к столу с едой. Гиллиам не сомневался, что она собирается перевернуть стол.
– Отойдите в сторону, – велел он мешавшим ему крестьянам. Когда он наконец оказался возле жены, та уже схватилась за край стола. – Остановись, Николь! – Он старался произнести это громким командным голосом.
Управляющий рассмеялся.
– Ее зовут не Николь, она Колетт, милорд. – Крышка стола уже была приподнята.
– Прекрати немедленно, Колетт! – крикнул Гиллиам, встав у нее за спиной, и осторожно накрыл руками ее руки.
Стол вернулся на место, еда расплескалась, подносы загромыхали. Николь резко повернулась к Гиллиаму, он отступил назад, отпустив ее руки. Толпа ахнула.
Она хотела ударить его, но он перехватил ее руку, Николь подняла другую, но муж оказался проворнее. Гиллиам опустил ее руки вдоль туловища и прижал к бокам. Она стояла с зажатыми руками и смотрела невидящими глазами, но Гиллиам знал, что скрывается за ними.
– Ах, Колетт, неужели тебе так больно? – Она глубоко, с дрожью, вздохнула, лицо ее все еще оставалось бледным, но мало-помалу Николь возвращалась к жизни. Гиллиам отпустил ее, она смотрела на него, не отводя глаз, которые стали темно-зелеными. Он запустил пальцы в ее волосы и принялся нежно массировать виски. Она уперлась головой в его ладонь.
– Поделись своим горем со мной, дорогая, – тихо попросил он. – Отдай мне свой груз. Я понесу его.
Николь моргнула, губы задрожали, когда она попыталась заговорить.
– Гиллиам, – еле слышно произнесла она его имя, сделала шаг и уткнулась ему головой в шею, обняв за талию.
Гиллиам обнял ее.
– Тебе надо поспать. Давай, я отнесу тебя в постель.
Она кивнула, он нагнулся, подхватил ее под колени и поднял на руки. Гиллиам шел к двери, и люди молча расступались перед ним. Он крикнул им с порога:
– Продолжайте праздник без меня! – Управляющий ответил:
– Да, милорд.
Сразу после его слов раздалось громкое икание, глухой стук и победный крик Ральфа Вуда.
Держа на руках тихую, обмякшую Николь, Гиллиам вышел на улицу.
Ледяной ветер, успевший разогнать тучи, набросился на них. Солнце садилось в долину между холмами Эшби, расчертив небо серыми и пурпурными полосами. Холодный ветер играл кудрями Николь, и они плясали возле ее слегка порозовевших щек.
Гиллиам прикрывал жену своим телом, стараясь защитить от холодного ветра, а потом вспомнил об их комнате. Там не теплее. В ней, к сожалению, нельзя установить жаровню, нет никакой тяги. Но ничего не поделаешь, пока они не построят новый зал, придется терпеть. Судя по последним дням, зима будет суровой, так что наверняка придется перебираться в зал, поближе к огню.
Он забрался по лестнице, повозился с задвижкой, открыл дверь. Николь зашевелилась и тихо застонала, словно только что проснулась.
Он посадил ее на кровать, чтобы раскрыть одеяло. Сел рядом с ней и прижал к себе, согревая. Ему надо как-то заставить ее рассказать, что мучит ее, а потом уложить в постель.
Гиллиам смотрел на жену, ожидая, когда она заговорит. Сумерки только начали спускаться, но в комнате было мрачно и серо. Тени ложились на неровные каменные стены, и яркие краски полога вокруг кровати поблекли, обрели безрадостный оловянный оттенок. Ветер проникал в комнату даже через закрытые ставни, тяжелые занавеси слегка надувались над полом. Николь молчала.
Гиллиам пальцем приподнял ее подбородок и заглянул в глаза. Он все еще никак не мог слить воедино два образа: хорошенькой девушки и злой мегеры, накинувшейся на него в аббатстве. Она посмотрела на него зелеными глазами. Лицо оставалось отрешенным, но боль, сидевшая глубоко внутри, пробивалась наружу. Он провел пальцем по ее щеке.
– Может, ты расскажешь мне, что случилось?
Николь замотала головой, но снова обвила руками его талию, уткнувшись лбом ему в плечо. Он стал тихо качать ее. Николь чуть-чуть приподнялась и коснулась губами его шеи. Он вздрогнул. Она передвинула губы выше, к уху. По нему пробежала дрожь.
– Нет, Колетт, тебе надо выплакаться, а не… – Ее рука поднялась к его затылку, пальцы принялись перебирать волосы.