ЛЕОНИД КОМАРОВ
Комаров Леонид Семенович, 1933 г. рождения. На ЧТЗ работает с 15 лет. Служил в рядах Советской Армии. Закончил вечерний машиностроительный техникум.
На заводе работает конструктором и учится заочно в Литературном институте им. Горького. Публиковал свои произведения в заводской многотиражной и областных газетах, а также в альманахе и коллективных сборниках.
В настоящее время Л. Комаров готовит к печати свою первую книгу.
САМОЛЮБИЕ
Александр Петрович Дубов сидел в конторке, отгороженной от цеха застекленными перегородками. Перед ним — стопка нарядов. Дубов неторопливо опускал перо в чернильницу, приспособленную из детали, похожей на чашечку. Чернил в ней почти не было, перо то и дело вылавливало кусочки фиолетовой грязи.
Александр Петрович повертел ручку в толстых задубевших пальцах и бросил ее на стол. «Ох уж эта мне учетчица, — беззлобно бранился он. — Подсунула, коза этакая, наряды подписывать, а чтобы чернил принести, так нет этого». Он встал, спрятал очки в футляр и вышел из конторки.
Последнее время дела на участке подвигались туго: второй месяц не выполнялся план. Ему, как старшему мастеру, во все нужно было вникать, решать все производственные вопросы. А тут, как на грех, один сменный мастер заболел, а другого перевели на партийную работу, вот Дубов и забегался вконец, что даже наряды закрыть некогда.
Александр Петрович хотел было пойти наверх, в бухгалтерию, и там подписать наряды, но остановился. Его внимание привлек появившийся на участке молодой мужчина, одетый в темно-синий добротный костюм. Он подошел к рабочему, который стоял за крайним станком, и хлопнул его по плечу. Тот, выпрямившись, некоторое время разглядывал пришельца, потом озарился радостной улыбкой, и они долго трясли друг другу руки. К ним потянулись рабочие от других станков, окружили.
«Кто-то из нашенских», — подумал Александр Петрович, глядя на них.
Во всем обличье парня было что-то очень знакомое: и темные волосы, и манера поводить плечами, будто от холода…
«Да ведь это ж Гошка! — вдруг узнал Александр Петрович. — Вот чертяка! Вернулся-таки. Черномазый».
Георгий — давнишний ученик и напарник Дубова. Лет десять без малого проработали они рядом. Сорванец был страшный. Бывало, начальство разойдется с участка, а он давай кататься по пролету на кран-балке. А то придумал хвосты цеплять из обтирочных концов: идет какая-нибудь девчонка, а он ей враз хвост и подцепит за лямки передника. Вот она ходит по цеху, а все кругом смеются. Девчонка, бедная, видит, что смеются над ней, разалеется. Осмотрит себя эдак украдкой — вроде все в порядке; недоуменно пожмет плечами и тоже улыбнется. И ходит так, пока кто-нибудь из подруг не отцепит.
А то еще любил Гошка подтрунивать над кем-нибудь, комедию разыграть. Но все как-то добродушно. Никто никогда не обижался. Уважали его рабочие за веселый нрав. Александр же Петрович ценил в нем умельца. Балагур-то он, конечно, балагур был, но смекалистый парень, и до работы охоч.
Дубов все стоял на месте и смотрел, даже чуть размяк от воспоминаний, но не подходил. «Ну, ну! Поздоровайся с дружками. Я погожу».
Но Георгий, увидев мастера, торопливо пошел навстречу, и на его лице появилась радостная улыбка.
— Здравствуйте, дядя Саша!
— Здравствуй, Гоша! Я тебя поначалу и не признал. Представительный стал. Ты когда ж приехал?
— Вчера.
— А остановился где?
— В общежитии.
— Почему ж ко мне сразу не зашел?
— Поздно было. Не хотел беспокоить.
Александр Петрович недовольно нахмурился.
— Айда в конторку, рассказывай, что да как.
Дубов сел за столиком на лавке, обхватив огромной ладонью подбородок, Георгий — напротив, на железный круглый табурет, привязанный проволокой к ножке стола.
Почти все в конторке было неизменно, напоминало о прошлом: и старый шкаф, сваренный из листового железа, с круглой точеной ручкой, в который мастера вешали свои пальто, и стол, покрытый тонким листом текстолита, — постоянное место сражений заядлых козлогонов, выдержавший, пожалуй, не одну тысячу ударов, — и этот поблекший, но все такой же требовательный плакат в рамке за стеклом со словами Маяковского: