В поле гнется рожь густая,
Шепчет колос колосу…
Я тебя, моя родная,
Узнаю по голосу.
Запоешь — и, песне рады,
Утихают соловьи.
А ребята из бригады —
Все соперники мои.
Все любуются тобою
И тебе вздыхают вслед.
Только будешь ты со мною.
…Это правда или нет?
Говорят, привычка у пилотов —
Взор бросать к далеким небесам.
Но, идя с ключами по пролету,
Я наверх посматриваю сам.
Ведь под крышу сборочного цеха
Навсегда умчался мой покой.
Крановщица, видимо, для смеха
Мне махнула ласково рукой.
Ходят краны шумно по пролету,
То назад скользят, а то вперед.
…Раньше я не думал о высотах.
Почему же ввысь меня влечет?
Когда тот год грозой ударил
И захлестал дождем свинца,
Он за себя к станку приставил
Андрюшку, сына-сорванца.
И цех окинув гордым взглядом,
Вдруг повзрослевшим стал юнец.
Резец для первого снаряда
Сам заточил ему отец.
Прощаясь с цехом и бригадой,
Просил сынишке здесь помочь.
Ушел туда, где канонада
Не утихала день и ночь.
Работа, вечером — тетради…
А там, вдали — земля в дыму.
…Погиб отец, и в Волгограде
Поставлен памятник ему.
И промелькнули в жизни вехой
Учеба в школе, институт.
Андрей — теперь начальник цеха,
И лучшим цех везде зовут.
Недавно был он за границей,
В старинной Праге у друзей,
Где Влтава синяя струится
В тени каштановых ветвей.
И окруженный их вниманьем,
Согретый лаской их сердец,
Он подарил им на прощанье
Отцом оставленный резец.
И в стенах пражского завода,
Где тоже бой идет за мир,
Как символ дружбы всех народов
Хранится русский сувенир.
Взамен винтовок с палками
под мышкой,
Нарушив звонким криком
тишину,
Под окнами шумливые
мальчишки
Между собой устроили войну.
Рука невольно ищет папиросы,
В глазах встает войны суровый
год,
Когда мой сверстник, паренек
курносый,
Своею грудью лег на пулемет.
Пошла пехота, в полный рост
вставая.
И раскатилось грозное ура.
Мы шли в огонь, на дзотах
умирая,
Чтоб знала бой лишь в играх
детвора.
Сидоров Михаил Афанасьевич, 1926 г. рождения. Член КПСС с 1956 г. Образование среднее.
На Тракторном работает с 1953 г. По профессии — наладчик.
Рассказы М. Сидорова печатаются в заводской газете «За трудовую доблесть», а также в «Челябинском рабочем» и «Комсомольце».
Неожиданно для всех на участке скоростник-шлифовщик Табунщиков отдал свою операцию Рогалову, а сам встал на его место. В четверг Табунщиков уже стоял за сверлильным станком, неумело водил штурвалом, отдергивал, закусив губу, голые по локоть руки от раскаленной стружки.
А случилось это вот как.
В понедельник утром, поднимаясь на работу, он обнаружил под подушкой бумажку, на которой было выведено одно слово: «сума». Не придав ему никакого значения, он небрежно скомкал бумажку и швырнул под порог. Но умываясь, вспомнил о ней и задумался. «Сума — сумка, мешок. Мешок с деньгами!» Лицо его вдруг приняло обиженное выражение, в глаза прокралось подозрение… «Так это же про меня!» — мысленно вскрикнул он. Забыв смыть мыло, медленно вытерся и, накинув на шею полотенце, растерянно двинулся по коридору.
Перед дверью комнаты Табунщиков замедлил шаги, не зная, как вести себя после этого, и, ничего не придумав, сердито дернул ручку. Бумажка валялась там же, ребята возились у своих кроватей, собираясь на работу. Табунщиков с недоверием посмотрел на всех. Долговязый насмешник Левка долго копался со шнурками, словно заснул над ними. «Ломаешься, артист!» — зло подумал он, решив почему-то, что это — Левкиных рук дело. Не став доедать вчерашние консервы, наскоро оделся и вышел, хлопнув дверью.
