Фарсим хотел перебить, но сдержался. Он рассудил, что страж не верил во взаимопонимание из-за категоричности, присущей молодежи. К тому же унижение и неясность судьбы после ареста накладывали свой отпечаток на суждения Нальяса. Ничего добродетельного в том, чтобы отчитывать эльфа в таком смятении духа Фарсим не видел.
— Я не один раз замечал, как вы меняетесь в зависимости от того, есть при вас диск или нет, — продолжал Нальяс. — Как меняется ваша манера говорить и возрастает способность убеждать. С диском в руках вы не знаете отказа, что бы ни попросили. Хоть звезду с неба.
— Это уж совсем абсурд! — пренебрежительно хмыкнул Фарсим.
Молодой эльф поднял голову, встретился взглядом с собеседником.
— А странное единодушие эльфов и людей не кажется вам абсурдным? Все тратят время и серьезные деньги на вашу прихоть, на вашу задумку. Особенно удивительно единомыслие ваших помощников. Они все надеются, что артефакт исполнит именно их мечты. Все в восторге от Вещи.
— Кроме вас, — прозвучало с вызовом, некоторым обвинением, но Фарсима это не смутило. Он вспомнил чарующее, успокаивающее сияние диска и пожалел, что пришел. Разговор с выскочкой был изначально глупой затеей.
— Я не доверяю магическим предметам, если они не сделаны нашими магами и не посланы Великой. Наши маги артефакт не делали, иначе мы знали бы назначение и расшифровку символов. Великая эту Вещь тоже не посылала, — убежденно ответил Нальяс.
— Откуда такая уверенность? — Фарсим позволил себе снисходительную усмешку.
— Я знаю. Просто знаю. Это в крови, и иначе не объяснить, — Нальяс посмотрел на собеседника и без тени бахвальства добавил: — Мой дед Наральис из Вотторна.
— Пророк Великой? — пораженный Фарсим отпрянул и недоверчиво всматривался в лицо молодого стража.
— Да, — коротко подтвердил тот.
Фарсим зябко повел плечами, вспомнил о теплой постели и чудесном сиянии золота в тусклом свете ночника. Эта восхитительная, идеальная Вещь не может быть злой! Что за бред приходится выслушивать ночью! Просто поразительно, на что могут пойти некоторые, чтобы добиться своего.
— Слабый у вас аргумент! — зло выпалил он. — Вы ведь не пророк! Она вас силой не наделила! Вы не знаете!
Нальяс вздохнул и еще больше разозлил посетителя кажущимся спокойствием и собранностью.
— Поэтому я и не приводил этот аргумент в широком кругу. Сказал лишь вам, ведь Вещь управляет другими именно через вас.
— Сумасшествие! — рявкнул Фарсим.
— Выживший из ума недоумок! — визгливо вторил ему череп.
— Пусть так, — смиренно ответил Нальяс. — Можете называть, как угодно, но от этого ничего не изменится. Вещь не послана Великой. И вы по-прежнему не знаете, что артефакт делает.
Фарсим уже открыл рот, чтобы поставить зарвавшегося юнца на место, но тот ошеломил его неожиданным вопросом.
— Знаете, что меня немного радует в этой ситуации? — Нальяс красноречиво поднял руки, показывая кандалы и камеру.
— Что? — хмуро спросил Фарсим.
— Когда вы проведете ритуал и соберете артефакт, я буду здесь. Дальше всех от внутренней площадки замка. В безопасности. Знаю, так себе утешение, но другого у меня нет.
Серьезный взгляд серых глаз, спокойное лицо и бесстрастный голос молодого эльфа приводили Фарсима в замешательство. Как спорить с таким, доказывать что-либо, он не представлял. В который раз пожалел, что поддался глупой мысли и пришел в камеру. Все впечатлительность виновата! Ох уж это разумное сомнение гения! Теперь, после этой короткой беседы, Фарсим чувствовал себя еще хуже. Будто отчаяние и ощущение непоправимой беды, владевшие Нальясом, оказались заразными. Единственное лекарство от этого, золотой диск и шкатулка с драгоценными каменьями, ждали в уютной комнате недалеко от императорских покоев.
— Благодарю за разговор, — сухо бросил Фарсим и поспешно вышел.
— У тебя был шанс! Был, но ты его проморгал! Простофиля! — несся ему вслед голос вмурованного в стену черепа.
Фарсим слышал его и на улице, с жадностью вдыхая теплый, насыщенный цветочными ароматами воздух. После промозглой сырости и древней пыли темницы сад, в котором эльф решил прогуляться, казался волшебным и прекрасным. Но ни звездный свет, ни журчание ручья не успокаивали, не помогали собраться с мыслями. Перед рассветом птицы молчали, и Фарсиму чудилось, они затаились, прячась от неведомой опасности, от зла.
Воспоминания об отчаявшемся молодом страже, навязчивые и тревожащие, отогнал только родной и драгоценный золотой диск. Он будто обрадовался Фарсиму, своему родителю и покровителю, словно ластился к нему, просился в руки. И маг не отказал себе в удовольствии прижать детище к груди. Нашептывая ему утешительные слова, лег и вскоре заснул.