Мне вдруг стало очень тепло на душе. Вся внутренняя жёлчь, прежде отравлявшая организм и готовая вырваться вместе с нескончаемым потоком самых отвратительных бранных слов и испачкать всех вокруг людей – таких же мешков с жёлчью, будто сама по себе исчезла и забрала с собой душевное зло, не оставив и воспоминания о недавней лихорадке спесивости. Одна эта сцена подвела меня к выводу, что все наши проблемы – одна бессмысленная маета, придавать которой незаслуженно большое значение есть наивысшая глупость.
Тут поезд остановился, прервав и мои размышления, и переглядывания старичка и собачки. На «Сокольниках» повторилась та же ситуация, что и на «Красносельской»: разноцветное, но такое одинаковое, разноголосое, неуправляемое море людей двинулось прочь из вагона. Навстречу этой волне, уже внутрь, двинулась волна не меньших размеров.
В какой-то момент я потерял даму с собачкой. Мне нужно было выходить на «Черкизовской», потому я продолжил сидеть и заметил, что старичок тоже сидел.
– Вы на какой выходите? – поинтересовался я у него.
– На Подбельского, – по старинке ответил он, имея в виду станцию «Бульвар Рокоссовского», ранее носившую название «Улица Подбельского».
Двери закрылись, и вагон вновь оказался забит пассажирами, закрывшими собой и старичка. Поначалу я подумал, что на этом можно было завершить рассказ, поскольку в тот момент мне казалось, что ничего интересного более не произойдет: я доеду до «Черкизовской», дойду до дома, доем вчерашнюю картофельную запеканку и лягу спать с чувством некоторой легкости, а завтра проснусь с осознанием всей гнетущей серости собственной жизни; в общем, все, как обычно.
Но внезапно случилось невероятное: среди массы одинаково воняющих людей, на полу под сидениями сидел йоркширский терьер, минутой ранее пребывавший на руках у почтенной дамы. Он не лаял, не скулил, но активно рыскал глазками в поисках кого-то.
Как так получилось? Что произошло? Почему собачка оказалась одна? Неужели хозяйка настолько рассеянная женщина, что не заметила потерю питомца из собственных рук?
Абсурд!
Слишком неправдоподобно. Это ужасно признавать, но, видимо, дама намеренно оставила собачку в вагоне. Словно ненужную сумочку бросила. Бедное существо не понимало, что хозяйка за ним уже не вернется и смирно ожидало знакомых рук, вертя головой по сторонам.
– Ой, тут собачка! – взвизгнула одна девушка и дернула за рукав подругу.
– Ты смотри, поди, бросил кто, – подхватила та. – Слишком ухоженная для бездомной.
– Твоя правда. Как жалко бедняжку. Может, заберешь?
– Ты что! Я собак терпеть не могу! А может, ты заберешь? У тебя раньше был йорк.
– Нет уж. Кто знает, по какой причине эту собаку здесь оставили. Может, у нее бешенство или чего похуже.
Вскоре почти на полминуты весь вагон гудел только об этой собачке. Кто-то задумывался о том, чтобы забрать ее к себе, но тут же избавлялся от данной мысли под давлением товарищей или из собственных страхов. Меня тоже терзали сомнения. Признаться честно, я не хотел забирать собачку к себе, но и не желал ей зла. Напротив, мне хотелось, чтобы с ней все было хорошо, чтобы у нее был дом, любящий хозяин, чтобы ей не было одиноко и страшно. Уверен, подобные мысли витали в головах всех пассажиров в вагоне.
Я хотел увидеть старичка, посмотреть его реакцию. Но если собачку кое-как между чужих ног я заметить сумел, то сидевшего среди десятков высоких людей маленького пожилого человека мои глаза обнаружить не смогли.
В итоге с собачкой решили поступить известным способом: сообщить о ней сотрудникам метрополитена, как только поезд доедет до «Черкизовской». Так как мне нужно было выходить на этой станции, я и вызвался сообщить. Никто не возражал. Меня заранее пропустили к дверям и поблагодарили за инициативность. Я еще раз посмотрел на собачку и подумал, что с ней будет дальше. Отправят ли ее в приют или просто выбросят на улицу? А может, ее заберет один из сотрудников метро? Или в этот момент поблизости не окажется сотрудника, и собачка так и останется сидеть в вагоне, дожидаясь неизвестно кого? Столь разнообразные исходы будоражили сознание.