Модные романы, которые вышли из моды. Книги, не включенные в списки книг. Разрозненные тома из собраний сочинений. Мир без войны. Начало конца легкой кавалерии. Обрывки дневников. Забытые дебюты. Неразрезанные сборники эссе.
И еще захватывающая история самолета Линдберга – тридцать лет назад я выпросил ее в книжном на Домбровского, потому что меня восхитили чертежи «Spirit of St. Louis»[3] (10) (был указан даже диаметр пропеллера). Возможно, на секунду я поверил, что стану моделистом. Мать удалось убедить, хотя к моим планам она отнеслась скептически. Она говорила: «Я куплю тебе любую книгу, по крайней мере, ты не идиот».
Библиотеки – хроники наших читательских поражений.
Как мало в них книг, которые нам действительно понравились. Еще меньше таких, которые нравятся, когда мы их перечитываем. Большинство – память о людях, которыми мы хотели стать. Которыми прикидывались. Которых принимали за самих себя.
Обложки
Книги сороковых годов большие. Коричневые, зеленоватые, бежевые. Цветá земли и плохой печати. Хлипкие картонные обложки кажутся на полразмера больше, чем нужно. Крошатся. Я стараюсь быть осторожным, но из них все равно сыплются клочки бумаги.
Классика. Теперь я колеблюсь, помиловать ли последние экземпляры. Диккенс, Золя, Тургенев, что-то без обложки, зато со штампом: «Годовая премия для членов „Клуба хорошей книги“».
Шло восстановление. Матеуш Биркут (11) укладывал кирпичи. Типографии издательства «Чительник» работали на полную мощность. Людям нужно было чем-то заполнить пепелище. Они нуждались в бумажных стенах. В Пушкине, Ромене Роллане, производственных романах, во всем.
Помню травянисто-зеленый забор из Бальзака дома у бабушки с дедушкой. Внушительный палисадник «Всеобщей истории». Китайскую стену «Большой всеобщей энциклопедии».
Время перемен. Появляются симпатичные небольшие тома издательства «Искры». Какие-то «Жуткие истории», детективы, полосатая «Над пропастью во ржи», Трумен Капоте с черно-белыми рисунками Млодоженца (12).
Подходила эпоха серии «Нике» (13). Разноцветные тома видны на геологическом разрезе наших полок – по ним определяется слой шестидесятых.
Сегодня корешки потускнели. Бежевый с розоватым, бежевый с зеленоватым, бежевый с голубоватым – мутные, как глаза столетнего старца. Но как только я достаю книги, выясняется, что передние обложки сохранили цвет. Старая обложка Веркора (14) сверкнет пурпуром, прежде чем исчезнуть в коробке.
Маленькие форматы для маленьких квартир. «Малая стабилизация» (15). Автомобили «микрус». Малюсенькое герцогство Варшавское. Тексты «Кабаре джентльменов в возрасте» (16), полные мелкого реквизита и героев, девчушки, вдовушки, миниатюрные дамочки. Была еще знаменитая песня «Толика мужчины».
А также:
– полустаночки,
– фонарики,
– ножки и туфельки,
– грустинки,
– амурчики,
– прегрешеньица.
В конце десятилетия отец укоротил ножки «ладовского» (17) столика. Операцию произвел точно, «такса» приземлилась на четыре лапы и крепко стояла еще многие годы (что мне с ней делать?).
Родители в своей первой маленькой квартирке. На черно-белых фотографиях они кажутся малыми детьми. Потом они выросли. Располнели. Поседели. Работали. Старались. Были ответственны, порой разводили бурную деятельность, но так никогда и не повзросле-ли. Так и не уподобились старшим – своим родителям – будто сохранив где-то внутри мерки шестидесятых.
Портреты на банкнотах рисуют из прагматических соображений. Так сказал Анджей Гейдрих, дизайнер польских денег. Портреты сложнее всего подделать. Мелкий недочет, чуть сильнее нажим линии, иначе выведенное веко – и фальшивый герой меняет выражение лица.
Лучистые линии вокруг реактора «ЭВА» (18). Орбиты планет, очерчивающие светский нимб Николая Коперника, знамена, генеральские галуны, нотные станы – лишь мелкие дополнительные препятствия.
Банкноту мы в первую очередь узнаем по взгляду. В чертах лица подделки сквозит что-то чужое.
Поэтому бдительный кассир подносил бумажку к глазам в поисках сверлящего взгляда генерала Вальтера (19) (хотя сверлил он вполсилы и партизан сотни «Хрена» и «Стаха» так и не высмотрел). Или близорукого прищура Людвига Варынского (20). Взора Станислава Монюшко (21), кажется, слегка обеспокоенного надвигающейся кавалькадой нулей.
Гейдрих также работал главным художественным оформителем издательства «Чительник». На его обложках не было портретов. Каждый предмет – и силуэт – выглядел как эмблема на фоне плетеного орнамента.