Трагедия, мол не в том, что убивают, а в том, что заставляют убить. Все закончилось каким-то разговором. Кажется, автор говорил с самим собой. Интересная фраза.
Говорили мне, не вселяйся в душу его. Вселился хвост мышиный в стрекозу! Так и получалось всегда, что я себя больше чувствовал чем и кем угодно, но только не человеком.
Пустой череп Гаариила покачивался из стороны в сторону, а глаза, открывшись, перепархивали с предмета на предмет, не узнавая вчерашней комнаты. Изменения, произошедшие за ночь, перелицевали не только комнату, но и душу нашего джэфиста. Он выспался. Однако ночь прошла только в его душе, ночь в природе еще продолжалась. Гаариил оделся и вышел вон.
Скальная громада ночи высилась перед ним. Наскальное изображение Луны, четкое и резкое выглядывало между чешуйчатой облачностью. В стройной тишине стройно висли звезды. Грудь, как водится в таких случаях, задрожала, какое-то шевеление началось во всем теле. Еще одна жизнь прошла. Что за сад его окружает?
Какие-то невидимые часы пробили «три». Глубокая ночь. Рядом прошел пес, похожий на льва. Джэфист обнаружил желтое пятнышко в воздухе у правого глаза. Маленький паучок спустился с ветки. Хороший знак. Можно что-то загадать, и это обязательно сбудется.
У Гаариила была подружка, казашка Саламандра. Она выбросилась из окна шестнадцатиэтажного здания. Очевидцы говорят, что она страшно кричала в полете. Наверное, от крика разорвалось сердце. Теперь ее нет, она мертва. Как это грустно. Саламандра возила своего джэфиста к себе в степь. Ее отец чабан. Она брала ночью коня и полуголая, словно, амазонка скакала по степи. Черная в ночи грудь тряслась в смурном сиянии степной ночи. Черная, блестящая она умерла в чужой стране, на чужой земле; степная земля ее бы оберегла. Глупая восточная женщина. Она умерла от любви, или от смерти. Она погибла на рассвете. Кровь растекалась из под распластанного на асфальте тела. А раннее солнце жгло покидающую тело душу. Ее война завершилась для нее поражением. И все же начинается человечество не в войне, но в колыбели.
Все еще ночь. Гаариил стоял у ограды сада и думал свою думу. И тень от фонарного столба, наверное, похожа на тень от эшафота, так думал джэфист, стоя под болтающейся на столбе жестяной тарелкой с лампочкой. В оставленном им доме, словно слепые котята, спали люди. Кто управляет человеком? Кому нужно, чтобы мы таскались по краям глупости и миражей. Может быть человек – это гигантское движение бога, но мысли о боге – только способ развития души.
Самая последняя мысль – это моя следующая приписка. Тогда семь лет назад, я этого еще не знал, не додумался до этого. А сейчас я верю, что вера в бога основывается и на одном мыслительном пассаже, который можно сформулировать примерно следующим образом. Если развитие человека беспредельно, то постепенно отказываясь от всего земного, всего, что связывает человека с его физическим существованием, с его бренным существом, его видимым существованием, человек способен перейти в область умозрительного существования, в область существования души. То есть вознесение Христа – это объяснимый на умозрительном уровне процесс, это просто новый уровень развития человека. И теоретически ничего необычного и тайного здесь нет. Это лишь результат работы над собой, полное растворение своего «я» в «я» других людей, полный отказ от всех индивидуальных желаний, вплоть до самых естественных – желания поесть, поспать, даже отказ от естественных отправлений и надобностей. Может быть тело в такой момент и умирает, как видимая глазу материя, но одновременно тело переходит в другое состояние существования материи. Вспомним три агрегатных состояния йода: жидкое, газообразное, кристаллическое. Не тоже ли самое происходит с телом, которое постепенно подчиняется только движению мысли, чтобы постепенно обратиться в эту самую мысль.
Но пока джэфисту до святости далеко, он направился в стоящий в углу сада туалет. При свете спички в коробочке для туалетной бумаги он обнаружил листки из «Тараса Бульбы» Н. Гоголя… Времена и люди. И пятьдесят пятый листок пришлось использовать.
Маска недоумения, которая появилась на лице джэфиста, когда он обнаружил Гоголя в туалете, чем-то напоминала уже однажды виденную баптистом маску недоумения. Да, вспомнил. Это была осень. Навстречу переходила улицу когда-то знаменитая актриса. Подагрические ноги, белые чулки, каракулевая шапочка и черные полусапожки. На лице застывшая маска недоумения. Она так никогда и не смирилась со старостью. Действительно, ее смерть началась со старостью, а не со смертью.
Как тут не вспомнишь о том, что у Пушкина в его усадьбе в Михайловском было много клопов. И жизнь там проходила не только среди полей и рощ, но и крестьян в лаптях, печек и черных поддевок, няни-дуры, потливых барышень, кур, возков, пьяных извозчиков, невысоких дворцов, грязных бород. И современная любовь к Пушкину – это любовь бессилия. Кстати, сам Пушкин был крайне уродлив: на маленьких ногах, с большим лицом, карлик и урод, со вздорным характером, но гениальной душой. Это хорошо видно на литографии Линдрота, 1837 года.
Дальше по тексту сплошь бабы. Прямо таки болезнь какая-то. Сплошь бабы на уме были у меня семь лет назад. Все же нельзя мне жить одному и без женщины. Моя юдоль в общении вечном с женщиной. Там описываются на нескольких страницах какие-то две встречи с новыми женщинами, как он, кто-то, пытался их соблазнить. Впрочем, все описываемые штуки не полового, а какого-то мистического характера, нет в действиях некоего героя жажды совокупления, есть лишь жажда порабощения. Поработить и отбросить. Какое-то мистическое свинство. И без всякой связи с текстом приводятся имена Честертона и Чингисхана. И заканчивается очередной женский пассаж словами Бернарда Шоу: «Я еще когда-нибудь напишу про женщин, когда я буду уже совсем стар, и желудок мой совсем уже испортится, и я одним только краешком буду еще выглядывать на свет, тогда я высуну голову и скажу им: „Вот вы какие!“ – И юркну поскорее назад, а то заклюют…» Кстати, нечто подобное мог бы написать и Чехов.
Но занавес закрывать рано, бал продолжается.
Следует описание расставания и последней встречи с женщиной, которую он – семилетней давности я – любил. Написано все не четко, неконкретно. Любопытна выдуманная сцена самоубийства этой женщины, у которой была собака – рыжий дог.
Над обрывом стояло дерево, ветви которого казалось держали на себе воздух пропасти. Девочка заставила собаку держать лапой зеркало. Получалось так, что, когда она спрыгнет вниз, веревка как раз удержит ее лицо на уровне зеркала. Она еще раз отмерила веревку, поправила зеркало. Затем надела петлю и спрыгнула. Веревка остановила ее на заданном уровне. И в зеркале остановилось навеки ее настоящее лицо. А собака умерла в тот же миг. Бархат ночи покрыл сном скульптурную группу и пропасть внизу.
И в душе джэфиста горькое небо опустилось на землю. И жизнь сделалась безрадостной, равнодушной, тупой и счастливой. Как тут не продать душу дьяволу. Сядь джэфист, посмотри на себя внимательно. Кто ты? Зачем ты? Почему ты? Куда ты? А над креслом, в которое уселся джэфист, чтобы посмотреть на себя, на стене мерцала надпись: «Дали – не художник, а банан какой-то». А в это время в комнате воняло падалью, в сундуке лежали трупы. Интересно, что в туалете в это же самое время пахло айвой. Иногда в туалете пахнет птичьим пометом. И пока Гаариил занимался собой, в соседней комнате автор писал «Роман с самим собой». Вымысел, глупость, ни сюжета, ни драматургии, ни результата, ни посыла. Широко раскрыв глаза, изо дня в день пишет автор свое произведение, исследует свою душу, исследует свои импульсы, пытается наметить свой путь. И просто болтает. Например о том, как в давние-давние времена в Индии появился джэф. И первый священник-джэфист вышел перед храмом к толпе молящихся, и его, залитые «веществом» глаза говорили людям о каких-то розовых мирах и ценности безразличия. И никто не мог понять причину страшной бодрости жреца, народ думал, что это и есть чудо. И только жрецы знали причину и тщательно хранили много столетий секрет изготовления джэфа.