- А теперь на обувь его посмотри, - продолжала разбор нянюшка, - ты видала, чтобы настоящий король в такой обуви на люди вышел?
Труп сделал попытку переместить злополучную обувку за картонный кустик.
Матушка, в душе которой, по-видимому, пустили первые всходы семена небольшой победы, одержанной ею вместе со старой приятельницей над лицемерами и лжецами, извлекла из котомки яблоко и принялась с обновленным интересом следить за развитием событий на сцене. Взбудораженная психика Маграт начала успокаиваться, и сама она уже готова была сосредоточиться на пьесе, как вдруг ее усердные попытки отгородиться от тлетворной желчи неверия рассыпались в прах, когда слева от нее раздался вопрос:
- А это еще что за явление? Маграт перевела дыхание.
- Дело вот в чем. Этот человек полагает, будто этот парень - принц, хотя на самом деле он - дочка второго короля, но переодетая мужчиной, - выпалила она на одном дыхании.
Матушка молчала. Облик актера стал предметом самого придирчивого разбора.
- Он и есть мужчина, - наконец заключила она. - Правильно думает. Мужчина в соломенном парике. Только говорит почему-то пискляво.
Маграт затрепетала. Ей, конечно, были знакомы некоторые условности сценического искусства. И в предвкушении этого явления ее сердце весь день ныло от ужаса. Ибо матушка Ветровоск была из тех, что всегда занимают недвусмысленную позицию.
- Ты права, - кивнула Маграт, отдавая себя на заклание. - Но таковы каноны театра. Женщин всегда играют только мужчины.
- Это еще почему?
- Потому что женщинам нельзя появляться на сцене, - прикрыв глаза, пискнула Маграт.
Каково же было ее изумление, когда спустя минуту она поняла, что ожидаемая буря так и не разразилась. Маграт скосила глаза влево.
Матушка, не сводя глаз со сцены, мирно жевала яблочный огрызок.
- Вечно ты всех взбаламутишь, Эсме, - вдруг сказала нянюшка Ягг, которая также знала о недвусмысленности матушкиной Позиции. - По-моему, неплохо. Мне даже нравится.
Вдруг кто-то сидящий сзади дотронулся до матушкиного плеча и произнес:
- Извините, пожалуйста, нельзя ли вас попросить снять шляпу?
Поворот, который предприняла матушка, протекал настолько медленно, что казалось, будто она запустила в ход некий крохотный, невидимый моторчик. Однако, выйдя на заданные рубежи, она одарила докучливого типа страшным стокиловаттным взором ярко-голубых глаз. Тип сразу зачах, обмяк и осел, причем физиономия его в точности передала все три стадии перевоплощения.
- Нельзя, - последовал ответ. С минуту театрал обдумывал открывающиеся перед ним возможности.
- Хорошо, - в конце концов выдавил он.
Матушка, задержав взор на еще одно мучительное мгновение, все же решила возобновить просмотр спектакля. Повернувшись, она повелительно кивнула актерам, которые, позабыв о ролях, во все глаза таращились на нее.
- Что уставились? - рявкнула она. - Давайте дальше.
Нянюшка Ягг передала ей вторую котомку:
- На, отведай конфеток.
Если бы у этого театра были своды, то под ними обязательно воцарилась бы чарующая тишина. Тишина эта время от времени прерывалась сдавленными репликами актеров, которые не смели оторвать взоры от ощерившейся матушки, а также эхом обсасывания двух вареных мятных конфеток.
Внезапно голосом до того чеканным, что один из актеров даже выронил свой деревянный меч, матушка изрекла:
- Смотрите, сбоку еще один спрятался. Бормочет чего-то себе под нос.
- Это суфлер, - пояснила Маграт. - Он подсказывает им реплики.
- А сами они не знают, что говорить?
- Видимо, кое-кто постоянно отвлекает их, - с горечью промолвила Маграт.
Матушка пихнула в бок нянюшку Ягг:
- Слушай, что здесь творится, а? Растолкуй мне, зачем столько королей и прочего народу понабежало?
- А это они тут поминки справляют, - живо разъяснила нянюшка Ягг. - По королю мертвому, который в обувке драной был, только теперь он под солдата работает, а все остальные речи толкают - какой хороший, мол, король у нас был - и спрашивают, кто ж его прикончить посмел.
- Ты точно уверена? - мрачно переспросила матушка. Она окинула взглядом актеров, вычисляя преступника. И долго не сомневалась.
Черная шаль взметнулась над матушкиными плечами, словно крылья несущего возмездие ангела, спустившегося с небес, дабы карающим мечом истребить ложь, лицемерие, скудоумие и притворство. Матушка сейчас казалась вдвое крупнее против своих действительных объемов. Клеймящий перст указал на виновного.
- Этот вот! - пророкотала она. - Вот вам убийца! Это он его кинжалом пырнул. Теперь не отвертишься, душегуб!
В шеренгах театралов, продвигавшихся к выходу, преобладал самый благодушный настрой. Во-первых, порадовала сама пьеса, даже с учетом того, что многие перипетии драмы ускользнули от их внимания. Во-вторых, под конец действия им удалось вдосталь потешиться: все до одного короли разом сиганули со сцены, а к подмосткам выскочила какая-то особа в черном и начала орать благим матом. Этот финал вполне покрывал пару грошей, что брали при входе.
Но три зрительницы не торопились покидать театр, продолжая оживленно обсуждать постановку.
- Слушай, а где они столько разных королей и господ набрали? - не унималась матушка. - Я всегда думала, что такие люди без дела не шляются. Сидят на тронах, правят и все такое прочее.
- Все совсем не так, - уныло протянула Маграт. - Мне кажется, что ты до сих пор кое-чего не поняла.
- Нет, я все-таки докопаюсь! - бушевала матушка.
В подтверждение своих слов она вскарабкалась на сцену и отшвырнула в сторону декорации из мешковины.
- Слушай, ты! - крикнула она. - Это ведь ты трупом прикидывался!
Злополучный труп, который, желая укрепить расшатавшиеся нервы, уплетал бутерброд с ветчиной, грохнулся со стула и повалился на спину.
Затем настал черед картонного кустика. Матушкин башмак пропорол его насквозь.
- Ну что? - провозгласила она почти плотоядно, обращаясь к окружающим. Все подделка! Фальшивка! Тут краска, там палки, а сзади бумага наклеена.
- Чем могу помочь вам, многоуважаемые?
Голос, произнесший эти слова, обладал дивным, раскатистым выговором, позволявшим ему журчать и искриться, тем более что окрашен он был в драгоценную палитру с преобладанием золотисто-коричневого отлива. Если бы Создатель Вселенной был наделен голосовыми связками, то одаривал бы слушателей чем-то сравнимым по сладкозвучию. Единственный изъян этого голоса заключался в том, что им немыслимо было, скажем, попросить пошуровать кочергой в топке, ибо уголья тут же превратились бы в алмазы.