Пошептавшись с несколькими стариками, так же важно усевшимися около дуба, Скьольд Альвсен поднял правую руку и, дожидаясь тишины, обвел всех собравшихся долгим подозрительным взглядом, словно все вокруг были сообщниками Хельги в том нехорошем деле.
– Многопочтенный ярл, свободные бонды и кэрлы! – погладив щегольскую бородку, громко произнес наконец Скьольд. – Мы собрались здесь по многим причинам, одна из которых… – Тут он понизил голос, и в толпе стих даже самый малейший шепоток. – Одна из которых – претензии достопочтенной Гудрун из рода славного Сигурда-ярла к ее же пасынку Хельги из того же рода. Хозяйка Гудрун обвиняет Хельги в тайном хищении ожерелья, оцениваемого ею в стоимость тридцати дойных коров.
– Тридцать дойных коров! – тихонько ахнули в толпе. Кто-то даже закашлялся.
– Свидетелем на суде выступает свободный воин Дирмунд, по прозвищу Заика, из рода Сигурда. Выйди же на середину поляны, Дирмунд, и поведай, как было дело?
Заика – в синем, отороченном бобровой опушкой, плаще и красной, вышитой разноцветными нитками тунике – выйдя на середину поляны, поклонился судьям, а затем и всем остальным собравшимся. Редкие рыжеватые волосы его были тщательно расчесаны гребнем и связаны тонким сыромятным ремешком, так, что смешно торчал длинный нос, впрочем, Дирмунд не казался себе смешным, наоборот, был горд и счастлив.
– Д-дело было так о, с-свободные бонды и кэрлы. – Он пригладил рукой волосы и продолжил, брезгливо косясь на стоящего рядом ответчика: – Хозяйка Г-гудрун еще т-третьего дня утром хватилась своего ожерелья. С-слуги кинулись искать – тщетно! Мы уж д-думали, что похитили его ночные тролли, б-болыне и винить некого, как только к вечеру, прямо перед бурей, п-помните бурю?
– Помним, помним, знатная была буря. У Свейна ветром крышу снесло с сарая.
– Не с сарая, а с овина.
– И не крышу, а старое сено.
– Эй, эй, досточтимые! – прервал шумящих Скьольд. – Мы тут о старом сене говорим или об ожерелье? А ты… – Он повернулся к Дирмунду. – Не отвлекайся на посторонние темы. Продолжай.
– Продолжаю, о, д-достойнейший. – Послушно кивнул Заика. – Так вот, как раз перед б-бурей в дом пришел свободнорожденный С-с-снорри по прозвищу Малыш…
– Это тот тощий, что ли? Белесый?
– Ну да, он.
– Ничего себе – Малыш! Эдакая оглобля.
– Досточтимые!!! Говори, говори, Дирмунд, не прерывайся.
– Т-так я и г-говорю. Так вот, упомянутый Снорри п-приволок с собой суму, ну, кожаный такой м-мешок, все вы знаете…
– Знаем, знаем.
– Вот и я г-говорю, все вы з-знаете. Думали – чей мешок? С-стали п-проверять – оп, а н-на дне-то – то с-самое ожерелье! А м-мешок п-потом уз-знали – Хельги м-мешок. Он же с-сам его и опознал. Вот т-так и было д-дело.
– Слышали, досточтимые?
– Слышали. Еще послухи есть?
– Как не быть! Двенадцать человек, как обычай велит. Хотите, послушаем еще кого, хоть вот Хрольва. Или сюда, Хрольв, не стесняйся! – Скьольд Альвсен поманил пальцем несколько обалдевшего от такого внимания Приблуду. Тот вышел – тише воды, ниже травы, куда и всегдашняя наглость делась?
– Ну и рожа! – прокомментировали в толпе. – Такой и сам что хочешь слямзит.
Скьольд строго посмотрел на Приблуду и велел рассказывать, как было дело.