– Так убей, чего ты у меня позволения спрашиваешь?
– Не хочу я тебя губить. Только если не я, так другой сделает, не велено тебя до Ладоги живым допустить. За что? Знаешь что?
– Знаю, – усмехнулся Сирко. – Слышал, как собираются нашу землю обманом завоевывать всю.
Вздохнул Тирок, да только не о том речь он вел.
– Сирко, я тебя через борт перекину, вроде как ножом прирезав, ты поднырни да к берегу плыви, тут недалече, и костер на берегу горит. Это чудины местные, рыбаки, я их знаю. Плавать-то умеешь? До берега доберешься?
– Умею. А тебе что за то будет?
– Коли поверят, что на дно ты пошел, так ничего, а ежели нет, то вслед за тобой пойду. Держи нож, которым тебя убить должен, пригодится. Только вскрикни чуть и под водой задержись. Сейчас луны нет, не увидят, вынырнул или на дно пошел.
– Радоге передай, чтоб уходила куда подальше, я ее найду потом.
Перевалил Тирок Сирка через борт, в воду плюхнул и встал, чтоб собой загородить, если кто увидит. А вслед подумал, что никому ничего говорить не станет, не ровен час проболтается Радога. Не заметил тироковской хитрости никто, только утром хватились Сирка, ан нет того. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Озерный то чудит, дань свою взял. Помянули добрым словом кузнеца да и к дому повернули. Ладога уж показалась.
Ладожане встречают свое посольство, не знают, с чем идут. Всю зиму, кто оставался, меж собой разговоры вели про то, не зря ли викингов кликнули, а те, кто к Ильменю уплыли, там об этом думали. Сбежался народ ладожский, каждый своего ищет. Все находят, а Радога с Зоренем нет. Похолодело все внутри у женщины, словно чуял беду Сирко, как наказы ей перед уходом давал. Тирок глаза опустил, ничего не говорит, а Сорок ответил, что Сирка Озерный как выкуп себе взял. Повздыхали ладожане, бывает так, с Нево не шути, можно среди полной тиши вдруг в лапы к Озерному угодить, а уж ежели буря начинается, то обязательно кого-то в дань возьмет. Одна только Радога не верит, Сирко не слабый был и на рожон не лез зря, чего это он в воду упал? Никто не знает, никто ничего не видел. Стала женщина Тирока приступом брать, тот отказывается, мол, я на другом конце лодьи в ту ночь был, не видал ничего. Горько Радоге и больно, дите уж шевелится, а отец сгинул. Бедовала женщина с одним сыном, а теперь с двумя станет?
И Тироку ее жалко, да только все одно, не стал ничего говорить, пусть поверит, что нет мужа, а то вдруг ждать станет, поймет Сорок, что не погиб бедолага. Тирок и сам не знает, жив ли Сирко, ведь Нево в ту пору студеное, а до берега плыть надо, добрался ли, кто ведает?
Голый пологий берег заливает вода, ни огня, ни жилья вокруг. Вроде и на костерок плыл Сирко, а вон куда снесло, видно, здесь течение. Или ушли люди, их лодей испугавшись? Тогда худо, тогда некому будет помочь, а у него ничего, кроме ножа, которым Тирок убить должен был. Выбрался на берег, чтоб волна не доставала, и кончились силы, как провалился куда. Последней мыслью было, что все, кончился Сирко, и никто знать не будет, где помер… И то верно, ветер с моря, волну гонит сильную, немного погодя вода совсем зальет берег, и если не уйдет человек подальше – погибнет. А как уйти, если он без сознания, слишком долго в холодной воде плыл, и ноги сводило, и дыхание перехватывало.
На берег из кустов осторожно выбрались двое рыбаков. Вроде видели, как сюда течением человека несло, чудно, в такую пору вплавь-то. Значит, что-то не так… Но берег пустой, огляделись и обратно наметились. Но вдруг один из них услышал, словно стонет кто, остановился, нет, только слышно, как волны о берег бьют, да ветер завывает. Снова стон… Прошли дальше по берегу, увидели вроде как кучу тряпья какого или мусора, озером принесенного. Оказалось, человек, лежит, весь уж холодный, а в руке нож большой зажат. Да так, что пальцы не разжать, свело то ли от холода, то ли от усилия. Потащили скорее от воды к кустам, живой все же, стонет.
Очнулся Сирко на третий день, глядит вокруг, не поймет, куда попал. В землянке вроде, а люди чужие и речь тоже. Но тепло, да и дух хороший, едой пахнет. Попробовал встать, боль захлестнула голову так, что застонал. Над ним наклонился бородатый мужик. Сирко сквозь туман в глазах пытался разглядеть все вокруг, мужик что-то спросил, да только Сирко почти не слышал, хотел сам сказать, что он не тать, что его убить хотели, да просто в воду сбросили, но голос не слушался, только сиплое мычание шло из горла. Понял Сирко, что это его спаситель, сжал тому руку, хотел слегка, чтоб поблагодарить, да получилось сильно, рванул мужик у него из пальцев свою ладонь, заругался. Хоть и не очень понимал ладожанин речь, а что ругается, сразу понял. Попробовал подняться, но плыли перед глазами мелкие мошки, свет застилали, хотел рукой отогнать, руки не слушаются, так и остался лежать бревном. Мужик головой покачал, что-то выпить дал, да тряпицу мокрую ко лбу приложил. Вроде полегчало, прохладное на голове приятно, голова-то в жару, горло свело так, что не продохнуть, и грудь сдавило. Сирко снова в сон впал, поплыло все перед глазами, и как провалился куда.