Будто зверь дикий князь по шатру мечется. Мысью вёрткой думки вертятся, горностаем кровь по жилам бежит, будто звёзды очи горят. Остановился вдруг, с усмешкой горькой на деда сивого взглянул.
- Я распятому собор в Полоцке возвёл. Не видел, разве? Краше Новгородского! Каменные стены новому богу нужны, чтоб с людьми говорить...
- Видал, сокол мой. Отчего ж нет. Тот, где казну хранишь, да послов заморских принимаешь... От большой любви, мыслю, построил. Равно, как дочка твоя от большой любви за императора византийского пошла...- прорычал Чародей что-то невнятное, только кулаки сжал. - Сама пошла, не стал бы ты кровиночку неволить... да не кручинься! Никто обиды касаточке твоей не чинит. Любит Комнин императрицу - спит и видит, как бы порадовать красавицу небоокую.
- Больно складно у тебя, Баян, выходит, - ответил Брячеславович. - Будто песню поёшь, в праздности сложенную.
- Да куда уж мне! - из-под бровей густых посмотрел старик очами весёлыми, добрыми. - Барма тебя любомудрствованию поучал. Он и ответы загодя рёк.
- Что же сам не пришёл?
- Али не ведаешь, что нет Вышним Светлым богам в Чертог Лисы ходу, пока Белый Пёс её за порог не прогонит, не затеплится Утро Сварожье? Долго ещё вам, детушки, в ночной тьме костры жечь... Ты же - огниво, нами внукам даденое. Не след тебе на чужбине искры ронять. Вертайся.
- Да куда возвертаться-то! - вспылил Чародей, снова от старца отвернулся. - В Полоцке Святополк сидит с дружиной. А моя давно уж по болотам плещется! Что я, руками голыми их разорвать должен?
Только головой сивой гусляр покачал.
- Может князь Киевский на Полоцкий стол сына посадить, да Полоцким князем никого, окромя Изяславича не сделать. Оттого, думаешь, племена кривические деду твоему под руку подошли, что Владимир ему вотчину отдал? Нет, сокол ясный. Рогволодовичу, сыну Гореславы несчастной, главы родов поклониться пришли. Ты - природный князь Полоцкий, старшая ветвь. Никому окромя тебя с землёй нашей не совладать.
- Да прекрати ты играть! - воскликнул князь гневно, фибулу несчастную снова рванул.
- Давно уж не играю я, дитятко, - а и правда - спокойно руки на гуслях лежат, струны к доске прижимают. - То душа твоя вещая отзывается, - будто сам не свой господин Киевский, побледнел да взор в одну точку вперил. Только не шатёр шелковый князю видится - мурава дубрав полоцких. - Полно тебе, Всеславушка, яриться. Цела твоя дружина. Кто по пущам рассеялся. Кто у финнов схоронился... Разнесётся по лесам вой волколака - встанут пред тобой, как лист перед травой. На-ко вот, глянь, покуда не запамятовал.
Протянул старик беседчику берестяной коры шматочек. Неровно, торопливо угольком слова нацарапаны. Да всё одно руку эту с иной не спутать.
Вроде и остался Чародей человеком, как и прежде - а рык не иначе, как волчий издал. По столбу резному так кулаком саданул, что шатёр вздрогнул.
- Не кручинься, княже, цела твоя ясноокая. И чадо, что во чреве ей оставил. Вернее меча харалужного имя Всеславово обороняет. Вертайся. Есть ради кого.
- Не могу! Не своею волею Ршу в лодке с сыновьями переплыл, клятве ложной поверил... Новый бог повелел. Сам же рёк: оставили Явь Вышние Светлые. В ком теперь защиты искать? От кого Правду ведать?
- Ну и как тебе на столу Киевском сидится? Ладно ли? Стоило ли ради него в порубе прохлаждаться?
- Не стоило, - угрюмо бросил Чародей. Лицо ладонями потёр. Полог откинул - на звёзды уставился. - Всё бы отдал, только бы кречетом над Вышним замком пролететь, дединец взором окинуть... Не чета здешнему.
- Так почто тянешь? Али по Изяславу соскучился?
- Соскучился, - процедил Всеслав сквозь зубы. - Жду не дождусь, когда меня снова в землю загонит.
- И Ростислава с Рогволодом, - поддакнул Баян. - Сыновей-то хоть пожалел бы... без того уже мать по ним очи ясные выплакала.
Сел на лавку Чародей, плечи широкие ссутулил. Вымолвил тоскливо: