— ???
— Эй, вы ещё думаете?!
Обиженные карлики кивнули.
— У вас минута на доставку. Караван отходит, а следующий будет только через месяц. Или вас уже устраивает одна арабская монета?
— Нет!!! — в один голос ответили гномы, ощущая себя самыми хреновыми работорговцами на свете, но дружно подняли Торнсона. — Мы готовы!
— Тогда шевелитесь быстрее! — чрезвычайно довольный результатом торгов, скомандовал незнакомец.
* * *Двое утащили хозяина в темноту, следуя за человеком в чалме. Ветерок донёс до одногорбого много новых запахов: людей, братьев-верблюдов, ослов, фруктов, запылённого шёлка, спрятанных в горшках с дёгтем пакетиков кокаина и многого другого, запрещенного к провозу, — всего не перечесть…
Дромадер затаился в прохладном песке, прижав уши.
Похитители возвращались обратно без ноши. Значит… всё?!
И только тогда глаза животного налились кровью, а шерсть стала дыбом, и сжалось большое сердце, ибо понял Слейпнир — что-то совсем нехорошее сделали они с его хозяином.
И поднялся одногорбый на четыре ноги, и стряхнул с морды скупую слезу.
Он найдёт и спасёт хозяина, чтобы вместе наказать негодяев.
Слейпнир стиснул кривые зубы и тихо побежал на запахи.
Только луна знала об этой клятве.
ГЛАВА 9 Ковчег вечной жизни
Сверху пустыня похожа на океан. Верблюды — на корабли, барханы — на волны, а суслики — на селёдку…
Но вот где-то в Атлантике затерялась старая галера, команда которой называла собственное судно не иначе как «ковчег вечной жизни». Подобно Гуннару Торнсону, судно скиталось. Но в отличие от сына кузнеца эти скитальцы не знали женщин, войны и простой логики варваров. Все члены команды мнили себя не мужчинами, не путешественниками и даже не славными ребятами, а «разумами»…
— Встаньте, разумы! — приказал самый высокий разум, ростом около семи футов. Одежда на нём истлела, как и на остальных разумах на этой галере. — Дайте мне посмотреть на ваши просветлённые лица.
Намеренно лиц никто не прятал, правда, бороды были столь густы и длинны, что устилали не только скамейки, но и дощатый пол ветхого судна, где перемешивались с волосами, ниспадающими с плеч и подмышек.
— Благословляю всех на утреннее избавление от инграмм. — Высокий разум, кряхтя, сел на скамью. — Приступайте!
Разумы зашевелились.
— Есть одна! — послышался приглушённый негромкий голос с кормовой части.
— Разум Евстихий? — прищурился высокий.
— Я, о недосягаемый!
— Кого одолело зло на этот раз?
— Соседа по лавке, — ответили с кормы. — Вы же знаете, здесь только разум Хныч.
— Вера покидает Хныча, — с грустью в голосе отметил высокий разум. — Я могу рассчитывать на твою честность и преданность, Евстихий?
— Беспредельную честность и безграничную преданность, — тихо, но уверенно подтвердили с кормы.
— Скажи правду, только одна инграмма?[37] Или, может быть, две за левым ухом и ещё восемь в паху, как выяснилось вчера при осмотре разума Выдоха?
— Я не заглядывал в пах, — скорбно признались в ответ.
— Все мы суть единое целое, коллективный разум, — нравоучительно заявил высокий. — Моя подмышка, твой пах или его затылок — всё это только часть бессмертного космоса! Приказываю, Евстихий, тщательно проверь ближнего своего.
— Можно я скажу? — послышался другой тихий голос с кормы.
— Ты хочешь признаться социуму, разум Хныч? — Высокий растянулся в улыбке, — Мы принимаем друг друга такими, какие мы есть. Говори без стеснения. Мы рады тебе!
— Я хочу признаться в желании покинуть корабль.
Сотня глаз развернулась, чтобы посмотреть на самоубийцу, произнесшего эти слова.
— Э-э-э, — начал высокий, осторожно дотрагиваясь до уха. — Это как понимать?
— Хочу сойти, мой глубокоуважаемый гуру, чьё имя можно произносить вслух, лишь думая о свистящих соснах.
Лицо высокого окаменело.
— Епона-мать! — крикнул он. — Епона-мать! Слышишь, что говорит твой заблудший сын, чей разум отвернулся от космоса, желая вкусить земного греха? Где я допустил ошибку, Епона-мать?
Мать не ответила, ибо среди членов экипажа не значилась.