Стоп! Сейчас ведь важно совсем другое.
Барон набрал полную грудь воздуха и поморгал.
Важно другое!
Если отбросить тот факт, что он крепко привязан к пальме, но при этом подходит по возрасту и находится в зоне действия вулканических волн, сам собой набивается вопрос: почему его никуда не тянет? Каким образом ему удаётся сохранить способность мыслить самостоятельно?
Сон?!
Да, пожалуй.
Его оставил сон.
В то самое время, когда это началось, он проснулся. А они все — нет! Зов прихватил их беспомощными и невинными, во сне, с любимыми зайчиками и мишками, на подушках, в кроватках, под одеялом, с клеёнками…
Итак, что же из этого следует?
Пожалуй, только две вещи: зная заранее эту закономерность, можно было бы предотвратить гибель команды. С вулканов за месяц не вернулся ни один островитянин. Вот канальи! А с другой стороны, есть надежда, что на кораблях или хотя бы на одном из кораблей есть люди, подверженные бессоннице, или дежурные.
Бессонница. Капитан Будулай вечно жаловался на бессонницу, да он к тому же и стар. Он мог избежать чар зова и сейчас прийти на помощь. Только бы до ораться до него на галере…
— Эй! Посмотрите на небо, чёрные олухи! — крикнул барон. — Солнце скоро встанет, и мне давно не до сна. Хватит, наигрались! Я требую свободы.
Однако осторожные старики продержали Витторио на привязи ещё добрых два часа[68].
* * * Гимн социума свистящих сосен Исполняется наркозависимыми под «Траву у дома». Инграмма — видишь? Мать её… Инграмма — видишь? Мать её… Инграмма — видишь? Мать её велит Поймать руками, взять её, поймать руками, взять её И за борт — пусть у рыб башка болит. А сосны тем не менее, а сосны тем не менее Чем ближе, тем их свист слышнее нам, Великое учение, великое учение Плывёт по океанам и морям. Услышат свист далёкие широты, Монахи, капитаны, рыбаки, Дельфины, и киты, и кашалоты — Близки они иль очень далеки… А мы едины с космосом и никуда не просимся, Спокойно на галере мы сидим, Нам есть и пить не нужно, гребём легко и дружно И «нет!» метеоризму говорим. Высокий разум главный здесь, он самый-самый славный здесь, Его необходимо уважать. Все выполнить задания, оставить пререкания. Он страшен, ведь за ним — Епона-мать! Услышат свист далёкие широты, Монахи, капитаны, рыбаки, Дельфины, и киты, и кашалоты — Близки они иль очень далеки…— Разум Хныч, ты что-нибудь понял?
— Нет, разум Евстихий.
Галера свистящих сосен была пуста, если не считать этих двух, чьё поведение в последнее время заметно нервировало высокий разум. Они всячески проявляли собственные интересы и потребности, что противоречило концепции полного единения с космосом.
— Знаешь, — Евстихий потёр переносицу, — на их месте должны были оказаться мы.
— Согласен, но, как видишь, даже главный не утерпел и прыгнул за борт чуть ли не первым.
— Что же получается: у нас украли идею? Мы хотели избавиться от их общества, а выходит, социум избавился от нас?
— Социум поплыл по бабам, — объяснил Хныч, деликатно улыбнувшись, — неужели надо объяснять столь элементарные вещи?
Евстихий пожал плечами и опустился на банку.
— Ты видел, как это случилось, — сказал он, — никто и слова не проронил.
— Мысли передаются на расстоянии, — недовольно возразил Хныч.
— На расстоянии двух кораблей? Колонию тоже покинули, мы оба это видели.
— Ну и что…
— Их позвала сама Епона-мать, — упрямо подвёл итог Евстихий, — а нас не позвала. Хныч, проснись! Зуб даю, это высокий нажаловался, и мать отвернулась. Там, — он показал на остров, — каждый получит счастье, а мы… мы с тобой продолжим скитания.
— Ну уж нет! — Хныч раскраснелся. — Нам никто не мешает плыть к острову и вкусить женской ласки!
— Тогда почему мы до сих пор здесь? Почему ночью, когда было дружнее и веселее и все ныряли кучей, мы не сделали этого, а?!
Лохматые головы дёргались оживлённее и оживлённее. Кто знает, чем бы кончился диспут, вполне возможно, кто-то и улетел бы за борт, если бы за другим бортом не засвистели.
Так умел свистеть только разум Лысый. Высокий всегда приходил в восторг от его способности издавать звуки. В сумерках рассвета показалась лодка. На вёслах сидел разум Лысый и жестами просил принять его на галеру.