Главный ученый секретарь Сигмы был пожилой сибарит, известный своей любовью к радостям жизни. Возможно, эта страсть помогала ему устоять под бременем административных забот. Одна только обязанность встречать гостей, вроде нас, чего стоила. Поговаривали, что он выстроил собственную финскую баню. Он бодро поднялся с необъятного кресла и двинулся, переваливаясь, нам навстречу, при этом огромный живот его угрожающе колыхался из стороны в сторону. Само собой, он любил и поесть. Впрочем, иметь представительную внешность было необходимо на его месте. Главный, по всей видимости, процветал.
Обмен приветствиями состоялся на ковре, занимавшем всю середину гигантского кабинета. Затем толстяк вернулся в свое кресло, мы заняли два других, значительно меньших, расположенных по другую сторону массивного стола, и началась обычная церемония.
- Мы рады видеть в Сигме двух столь выдающихся ученых…- забубнил себе под нос Главный ученый секретарь.
Я оглядывался по сторонам. Роскошь была для Луны необыкновенная. Сигма вообще строилась с невероятным размахом. Проектировщики хотели доказать, что на Луне могут быть не только маленькие базы со спартанским бытом. Здесь, к примеру, были не отсеки, как на Станции у Юркова, и не комнаты, как у нас в Отделе, а квартиры. Об исследовательских лабораториях нечего и говорить. Их оснастили так, что любой человек с Земли считал для себя честью быть приглашенным сюда на работу.
- Задача нашей Сигмы,- продолжал бубнить толстяк,- как явствует из ее названия, обеспечить возможность комплексных исследований, приблизиться к подлинному синтезу всех наук, как точных, так и гуманитарных…
Думаю, он давно выучил свой дежурный текст наизусть. На нас он не глядел, и Юрков мгновенно воспользовался этим: расслабился в кресле и отдыхал после перелета. Я, напротив, был напряжен, я все ждал, когда Главный ученый секретарь начнет расспрашивать о причинах нашего прибытия на Сигму. Это было бы катастрофой: нам ни в коем случае не следовало кому-либо рассказывать про вчерашние события. Юрков словно догадался, о чем я думаю, приоткрыл один глаз и подмигнул мне: мол, не волнуйся ни о чем. И он, представьте, оказался прав. Он не раз уже поражал меня своим знанием как человеческой натуры, так и порядков на Луне.
Толстяк отбубнил свой текст и поднялся пожать нам руки. В этом заключалось его напутствие. Явно думая уже о чем-то другом, он, правда, вскользь спросил:
- Вы, наверное, к Кошкиной?
- М-м,- неопределенно начал Юрков.- Собственно…
Но мы уже не интересовали Главного ученого секретаря. Он выполнил свою работу. Еще минута - и мы благополучно покинули приемную.
- Куда? -спросил я.
- В лабораторию Кошкиной,- бросил Юрков.- Быстро!
Мы помчались по коридору, впрыгнули в непрерывный лифт, потом еще немало петляли по весьма темным пустынным коридорам, которых в Сигме сотни. Саквояж тяжело бил меня по колену. Наконец я увидел знакомый номер на двери.
- Номер тыща тринадцать,- пробурчал Юрков.- Конечно. И не иначе.
Я тронул дверь - она была не заперта. Мы вошли.
Слабый свет проникал через иллюминатор. Мы вгляделись. Никого. Юрков пошарил по стене, нашел выключатель. Вспыхнули лампы земного света. Мы продолжали осматриваться. Терминал вычислительной машины был отключен, бумаги в беспорядке раскиданы по столу. Юрков прошел через комнату к задней стене, в которую была вделана стальная дверь. Наклонился и затем, выпрямившись, констатировал:
- Опечатана.
Я кивнул. Когда я был у Кошкиной, эта дверь тоже была закрыта и опечатана.
Юрков шагнул к столу. Начал перебирать бумаги. Я подошел и встал рядом. Юрков перебирал лист за листом, я смотрел.
- Скорость и координаты тела…- бормотал Юрков.- Парадокс точности, так… Выбор объектов… Этим вы с ней занимались?
Я был в затруднении. Я смотрел на расчеты, которые сделала Кошкина, и все более удивлялся.
- Ха! - не выдержал я наконец.- Это уже совсем интересно!
И вырвал листок из руки Юркова.
Пока я вчитывался в записи, сделанные Кошкиной, Юрков ходил за моей спиной. Я лихорадочно схватил со стола следующий листок, потом еще один, самый ход ее расчетов был удивительным!
Юрков между тем снова наклонился к стальной двери.
- На печати - номер тыща тринадцать,- сказал он.- Опечатано Кошкиной.
Когда он подошел опять ко мне, я пожимал плечами. Я смотрел на бумаги, которые лежали на столе у
Кошкиной, и совершенно не знал, что сказать. Я был в полном недоумении.