Арсентий и Сохатый ушли. Мы придвинули лавки поближе к печи и сели: я на одну лавку, Кошкина с Колей на другую. Кошкина открыла дверцу печи и смотрела в огонь. Отсветы пламени пробегали по ее лицу и ярко вспыхивали на рыжей дохе.
Стало тепло, Кошкина расстегнула доху, Коля снял свою приметную шапку и положил на лавку рядом с собой. Я откинул капюшон и выключил у себя отопление.
Мы просто сидели и молчали у огня. Не знаю, о чем думали они, я ни о чем не хотел думать.
Мы просидели довольно долго, когда я почувствовал на себе взгляд Кошкиной. Сначала я не желал обращать на это внимания, но она упорно смотрела на меня. Я поднял голову и прочел в ее глазах то, что она хотела сказать. Сохатый был прав, нам в самом деле требовалось поговорить.
- Ну что, Коля! - бодро начал я, стараясь, чтобы все сказанное мной дальше прозвучало как само собой разумеющееся.- Давайте возвращаться!
Коля отрицательно помотал головой и твердо сказал:
- Нет.
Я переглянулся с Кошкиной и спросил:
- Вы собираетесь остаться? В самом деле?
- Конечно,- ответил Коля.
- Я же вам говорила! - не удержалась Кошкина.
Коля посмотрел на нее и едва уловимо отодвинулся. Он, наверное, и сам этого не заметил.
Тут я завелся.
- Послушайте, Коля,- горячо заговорил я, аргументы мне подыскивать не приходилось.- В конце концов, кто дал вам на все это полномочия? С какой стати вы присвоили себе право делать все, что вам покажется целесообразным или просто взбредет в голову?
Я круто повернулся к нему, кажется, я даже размахивал руками.
- Ведь вы историк, Коля,- продолжал я,- неужели вы не поняли сразу, что творите? Решили порезвиться! Как можно вторгаться в прошлое? Перекраивать историю? Исправлять ее? Да хотя бы в мемуарах! Где же ваше профессиональное уважение к прошлому своей страны, я уж не говорю о том, что уважение к прошлому должно быть у каждого гражданина. И вообще, совсем не обязательно все переделывать, как только возникает возможность переделать!
Коля качнулся на лавке и ударил кулаком по ладони.
- Я не собирался переделывать все,- проговорил он.- Не считайте меня… уж не знаю, кем вы меня считаете.
- Ведь вы человек науки,- сказал я,- может быть, незаурядный ученый…
Коля поправил очки. Тихо проговорил:
- Вы ошибаетесь. Я не считаю себя выдающимся ученым. В одном вы правы: конечно, я человек науки. Благодаря ей я здесь. От нее я не собираюсь отрекаться.
- Но как человек науки вы должны понимать: вмешиваться в прошлое - опасно, это может дать любые последствия в будущем! Непредсказуемые, возможно, едва заметные, а возможно, очень серьезные, совершенно неожиданные, и такие, что вам при одной мысли о них стало бы не по себе? Жизнь состоит из причин и следствий! Изменяете причины - значит, ждите, что-то произойдет. Известно вам это или нет?
- Известно…- Кошкина опустила голову.- Вы обвиняете его. Но тогда вы должны обвинять и меня. Наши поступки задевают интересы многих, а может быть, и всех на Земле и Луне.
- Ну вот,- ахнул я.- Вы и это хотите для него сделать. Вы решили взять вину на себя?..
- Мне следовало понимать, что полученные мной результаты могут быть использованы по-разному.
- Коля,- сказал я,- вы применили научные результаты необдуманно и в неподобающих целях. Хватит уже печальных примеров…
- Вина моя,- ответил Коля.- И нечего ее делить.
Я тяжко вздохнул. Мне послышалось, кто-то из них вздохнул вместе со мной. Может, просто показалось.
- А ваша безответственность? - воскликнул я.- Возьмем Сухинова. Вы спасли его от смерти…
- Да,- с достоинством перебил меня Коля.
- Да,- настойчиво подтвердила Кошкина.
- Вы спасли его, верно. Спасти человека - самое благородное дело из всех возможных, не спорю. Но, может, Сухинову-то это было не нужно? Вы его спросили? А может, он предпочел бы умереть? Сухинов - мятежник, смысл его жизни был - борьба, и даже его смерть была актом борьбы, самой крайней формой протеста. А вы заменили ее каким-то чудесным, необъяснимым для современников спасением. Вы лишили биографию Сухинова ее логического конца, лишили человека последнего решительного поступка в его жизни, лишили декабристов страницы их трагической истории. Да вы просто забыли, что не всякая жизнь - благо. В случае с Сухиновым, может, получается так, что отнять у человека его собственную смерть - это чуть ли не то же, что отнять у него часть его жизни, ведь смерть, не забывайте, неотъемлемая часть нашей жизни, а смерть Сухинова была достойной!
Я устал. Я не привык говорить много.
- И еще,- пришлось мне добавить.- Ну, вызволили вы Сухинова из тюрьмы. А дальше-то что? Куда ему деться? Он ведь обречен. Кругом тайга, дикие звери, на тысячи верст людей нет, о каких-либо достоверных картах тех мест тогда еще и понятия никто не имел, не знали даже, наверное, куда Амур впадает. Авантюра, чистейшая авантюра. Сухинов был в отчаянии, был во власти заблуждения, но вам-то следовало все это понимать!