— Но зачем?! — вскричала я, совсем забыв в эту минуту, что, когда лягушонок видит воду, он к ней бросается не раздумывая. — Мы ведь уже были у вас на заставе днем, и он все видел.
Саша снисходительно дернул плечом.
— Днем граница одна, ночью — другая. Помолчи пока.
Я услышала, как тоненько запиликала телефонная трубка. Саша отозвался:
— Дежурный слушает.
— Мне здесь подождать? — робко спросила я, когда он переключил рычажок.
— Сиди. Одной тебе нипочем дороги обратно не найти. А будить жену старшего лейтенанта я не стану.
Какой же тихой и пугающей была застава в ту ночь!..
Странно, что долгое молчание нас не тяготило. Саша был поглощен ночной заботой, а я ощущала себя выбившимся из сил пловцом, которого подобрали наконец на утлую, но сухую палубу.
— Вам не было, Саша, страшно в горах, когда вы только приехали? — спросила я через полчаса.
— Больше чем страшно, жутко даже! — охотно отозвался он. — У нас ребята стыдятся друг дружке про это говорить, но старший лейтенант сам знает. Был я новичком, он и со мной в ночной наряд ходил. Ничего не объяснял, просто идет рядом. И так понемногу лесные кикиморы, ведьмаки от меня отступают — и камень опять камень, как днем. Не лес надо мною хозяин, а я над ним. Без этого пограничником не станешь.
— А Лёня? — осторожно ввернула я.
Олень почесал льняной затылок.
— Думаю, ему проверку на прочность старший лейтенант производит. Ведь у космонавтов как? Будь ты семи пядей во лбу, а если этот… аппарат… ну… не в порядке…
— Вестибулярный, — подсказала я.
— Вот именно. На центрифуге мутит — куда же в ракету? Против несовершенств природы не попрешь.
— Лёня смелый, — с гордостью сказала я, припомнив, как отозвалась Василина о его походке. — Вверх лезет — за кусты не цепляется.
— Помолчи, — опять внезапно оборвал меня Саша.
Перед ним на щитке замигала лампочка. Олень одним
прыжком достиг спальни; что-то зашебаршило в теплой тьме за распахнувшейся дверью. Саша уже снова сидел перед своим щитком, когда, заправляя на ходу за ремни гимнастерки, трое встали перед ним.
— Взять собаку — и на левый фланг, — скомандовал им Саша. — Сработала система.
Потом он докладывал невидимому и далекому старшему лейтенанту, что выслал тревожную группу. А я совершенно уже не могла представить, что это — фантастика или действительность? Потому что начальник заставы и Лёня ушли, как я знала, в лес, а между тем стволы оказались звучащими и горы передавали по телефонным проводам не эхо, а живой человеческий голос старшего лейтенанта.
Я в одинаковой мере ждала и необыкновенного и страшного.
— Как вам не повезло, — сказала я Оленю, улучив момент, — что в ваше дежурство такие происшествия!
— А какие? — переспросил было Саша, но тотчас снова схватился за трубку. — Ага, — сказал он. — Так и доложим.
Когда вошел запыхавшийся старший лейтенант, Олень уже прежним, дневным голосом объяснял, что тревожная группа обнаружила след кабана.
— Ну и ладно, — устало сказал старший лейтенант. — А вы, ребята, спать отправляйтесь, — кивнул он нам с Лёнькой. — Поздно уже, не время для экскурсий.
Лёня тотчас взял меня за руку, и мы вышли, уже вдвоем, на дорогу. Она идет кольцами вокруг горы, на ней не заблудишься.
Серая звезда Венера встала на востоке, обещая близкое утро.
Мы шли молча, держась за руки. Я только спросила, не страшно ли ему было в такую темень в лесу у самой границы.
— Жуть! — ответил он точно так же, как и Саша Олень.