Вся семья собралась в просторном помещении в Северных покоях. Точнее, почти вся, ведь одной женщины, так и не ставшей женой отца, среди нас не было и никогда уже не будет. Или же моя бедная мать была не единственный возлюбленной отца, которую он навещал?
Когда я медленно шла по коридору, и, притворяясь спокойною, посматривала сквозь приоткрытые или в спешке распахнутые сёдзи на роскошное убранство покоев главной жены отца, сердце моё обжигало пламя злости. Адское, нестерпимое. О, в какой красоте жила все эти годы госпожа Северных покоев! Да, ей было четырнадцать, а отцу двенадцать, когда их родители устроили их свадьбу. Она пришла в его жизнь раньше моей матери и меня. Но почему?.. Чем она хороша? Она живёт в достатке, купается в роскоши, но мама… О, моя бедная мама!
Однако же, увидев главную жену отца, я попыталась ей улыбнуться и низко поклонилась. Она – хозяйка этого поместья. И, когда мне будут искать жениха, слово её будет весомо. Она может устроить так, что меня отдадут молодому чиновнику, назначенному в дальнюю провинцию – и я, быть может, никогда уже не вернусь в столицу. Или может посоветовать нашему господину отдать меня старому, совсем старому чиновнику. И, может быть, даже не первой женой. Может быть, только одной из наложниц, которую его жёны, более старшие чем я по статусу, будут меня обижать.
Когда мы все расселись – дамы за ширмами и занавесами, а мужчины открытые друг другу – и когда дождались отца, сменившего одежды, но по-прежнему носящему эбоси, слуги внесли крохотные маленькие столики на ножках, а на них – море разнообразных маленьких тарелочек, лакированных, кое-где даже с золотыми узорами или пылью золотой, безумно красивых. Я смотрела на них, как зачарованная! Впрочем, еда, разложенная на них, была сама по себе тоже очень хороша. Когда передо мной поставили поднос – передо мной последней из присутствующих господ, как самой младшей по возрасту и статусу – мне мою еду страшно было есть, до того она была красивая!
Варенный рис, ослепительно белый в тёмной посуде. Суп. Три закуски. Соления из выращенных в Киото овощей: тонкие кусочки репы, замоченные в уксусе с морской капустой и красным перцем, а также баклажаны и сисо, приготовленные вместе. А потом я заметила перламутровые вставки на столике-подносе и, сдвинув тарелки, долго разглядывала это чудо, переливающееся радугой. Потом, вдруг подняв взгляд, увидела, что отец смотрит на меня и улыбается. И что-то господину, сидящему рядом с ним, шепнул.
Время шло. Я совершенствовалась в игре на кото и бива. Изучала образцы каллиграфии, принесённые мне отцом и училась их копировать. Училась подбирать ароматы. Разучивала стихи из антологий и семейных сборников.
Все наперебой восхищались мной. Но, может, просто я была единственной его дочерью? Может, поэтому?.. Хотя в словах приветливой госпожи Восточных покоев я как-то не сомневалась, да и к двум из моих пяти служанок я испытывала добрую привязанность.
Но, всё-таки, я была единственной дочерью моего отца. Да, сыновья могут выслужиться на придворной службе. Они могут прославиться в музыке, поэзии, живописи. Но дочери – это самое ценное. Если отец найдёт своей дочери богатого и влиятельного жениха. Он даже дедушкой следующего наследника престола стать может! Я слышала разговоры служанок, вольно или невольно. Я поняла, что даже девочка из провинции может стать полезной, если отдать её в императорский дворец или за очень влиятельного сановника.
Порой в моё сердце проникали злые и обиженные мысли: «Не будь я единственной его дочерью, разве разыскал бы он меня?». Или же его позвала в нашу с матерью усадьбу моя кормилица, тайком, пока моя бедная мать ещё была жива или, наоборот, когда её уже не стало, чтобы отец мой приехал за мной, если не из любви к умершей своей любовнице, так хотя бы, чтобы позаботиться об их общем ребёнке?..
Ещё мать при жизни говорила мне, что у нас не осталось в живых родственников по её линии. Вот как её отец получил назначение на должность в дальней провинции, так вся его семья туда и переехала. Но ни дед мой, ни супруга его не выдержали суровой жизни в провинции. Как и двое старших братьев моей матери. Как и её младшая сестра. Выжила только моя мама. Стараниями верных слуг, стойко терпевших все лишения и невзгоды, не ушедших к другим господам. Но слуги были старые. Какие-то из слуг умерли бездетными. А одной супружеской четы родились две дочери – и их отдали замуж, одну даже за господина из столицы, правда, невысокого ранга. Мать моя даже настояла на этом, чтобы хотя бы у дочерей её верных слуг была спокойная жизнь. О, моя бедная добрая матушка! Но, впрочем, дочка другой супружеской четы, служившей у нас, замуж выходить и оставлять нас не захотела. Хотя и случился у неё роман с каким-то из проезжих господинов. Но моя милая Аой, моя кормилица, моя нянюшка, осталась с нами. Вот только, что стало с её маленьким сыном, мне неизвестно: она и хозяйка нашей усадьбы не говорили об этом при мне, а я сама и не расспрашивала.