Ох, что я могу? Я просто женщина. Слабая. Беспомощная. Они всё решат за меня. Разве что я прославлюсь в каком-либо виде искусства. Но нет, я скоро поняла, что я была самой обычной. Просто девушка из знатной семьи.
Дни текли. Отец всё более и более гордился моими успехами. Ранее он строил планы, кто из аристократов достоин того, чтоб стать его зятем. Сначала шептался об этом с госпожами Северных покоев и Южных. Потом начал говорить даже при мне. Сначала тихо, а позже – громко.
Со временем мой родитель начал подумывать о том, чтоб ввезти меня во дворец. Говорили, что наследник престола уже всерьёз увлёкся одной из своих наложниц.
«И что же? – читалось на лице моего отца, – Так же спокойно, как оставил предыдущую, принц оставит и эту. И что до того, что они произнесли любовную клятву? Он легко произнесёт её для тебя, Хару. Ты прекрасна. Ты займёшь всё его сердце, всю его душу и более никого не пропустишь туда. Придёт время, когда ты родишь нового наследника престола. А я смогу тогда серьёзно влиять на императора».
Но я сама прекрасно понимала, что если наследник когда-то и оставит одну из своих любимейших наложниц ради меня, то спустя время он так же спокойно сможет оставить и меня ради другой дамы. А мне тогда останется только тосковать о его былой благосклонности да радоваться его редким визитам, случившимся из вежливости или только из жалости. Но, быть может, он подарит мне дитя? Тогда я хотя бы смогу вкусить радости и тяготы материнства.
Я не мечтала о чём-то большом. Отец, увы, мне рано показал, каким переменчивым может быть пылкое мужское сердце.
Как-то вдруг в столице поползли слухи обо мне. Я всё же подозреваю, что это отец мой устроил. Что-то сказал обо мне кому-то, такое… такое…
Неожиданно у меня объявилось множество поклонников. Они жаждали взглянуть на меня хоть украдкой, убедиться, так ли я красива, как обо мне говорят, проверить, так ли я талантлива, как шепчут слухи. Они испортили забор, сделав в нём пять дыр чем-то острым. И, судя по размеру, они туда ходили компаниями, подсмотреть, не пройду ли по тому внутреннему дворику я.
Отец, конечно, иногда отправлял слуг упрашивать подглядывающих господ не стоять за забором, но как-то не очень сразу. И иногда даже забывая прогнать их. Так что случалось, что по часу или по несколько мужчины, юные, зрелые или даже старые – но старые всех реже – за забором всё-таки стояли, стояли да смотрели. Выжидали. Томились. Мечтали меня увидеть. И слуги наши те дыры не спешили заделывать. Но мне, впрочем, мой господин запретил ходить по тому дворику в ближайшие месяцы. А если очень уж понадобится, строго-настрого наказал лицо прикрывать рукавом или веером. Причём, веером самым дорогим из всех – веер мой отец у лучшего из мастеров столицы заказал.
Полагаю, отец был не последним, кто приложил руку к распространению этих слухов о моей несказанной красоте и моих нескончаемых достоинствах.
Спустя неделю или две все эти новоявленные поклонники осмелели и вздумали мне писать. Красивая бумага, роскошная вязь иероглифов, ветки цветов, приложенные к посланиям. Отец мне наказал в ближайший месяц молчать.
Я испугалась, что эти мужчины и юноши уйдут, разгневавшись.
Но нет. Они ходили часто, стояли, ждали, томились, мечтали…
И писем через месяц стало больше. Мне уже каждый день приносили десятки посланий от воздыхателей. Я не хотела даже смотреть на написанное. Шутка ли, столько всего прочесть и всем ответить! Отец читал все послания. Выслушивал сведения, собранные госпожами Северных и Восточных покоев через слуг. А мне он принёс свитки с копией Манъёсю – и велел учить стихи из этой антологии.