После тесной пустой приёмной мы сразу очутились на лестнице, поднялись на второй этаж в голый безликий коридор со множеством дверей. Встретивший нас человек шёл впереди, он открыл ключом одну из дверей, пропустил нас внутрь и, поклонившись, вышел.
Пыльная прохладная комната с серыми каменными стенами, несколько деревянных стульев и столов, пара неаккуратно оплывших погашенных свечей на столе – помещение показалось мне тюремной камерой. А ещё как-то так я представляла себе административный отсек Джаксвилля или другого подобного местечка. Вот-вот скрипнет дверь, и войдёт директриса Лестор. Я заставила свечи загореться, впуская минимальное тепло и свет в это унылое страшноватое место.
Почти беззвучно, без стука, в комнату вошли двое мужчин, кивнули Верховному сенатору, уселись на стулья напротив нас. Я разглядывала их без малейшей попытки вести себя благовоспитанно: во все глаза. Один из них, худой, с острым подбородком, прилизанными волосами и неприятным лицом, мог быть ровесником моего отца. Второй был старше, полнее, ниже. Обычно полные люди кажутся добрее, думала я раньше, но в этом незнакомце особой доброты не замечалось. Толстяк развалился на стуле с властной небрежностью хозяина положения, и, несмотря на возраст и общую рыхлость, он источал опасность.
- Моё имя Харимс, – низким, каким-то утробным голосом произнёс полный мужчина, обращаясь ко мне, напрочь игнорируя приветствие согласно этикету. – А это мой коллега, мальёк Лайкур. Я вас слушаю.
- Спасибо, – сказала я, обращаясь, прежде всего, к Верховному сенатору. Сглотнула, пытаясь сформулировать первый вопрос самым правильным образом: от первого впечатления зависит очень и очень многое.
Но сенатор Крайтон опередил меня. Махнул рукой, то ли на меня, то ли на Харимса и его заместителя, и сказал:
- Нас интересует Эймери Дьюссон, скверный, который должен был поступить к вам сегодня утром. Его уже стёрли?
...свечи, стоявшие на соседнем рядом со мной столе, погасли.
Глава 41. Тайны давно минувших дней
- Нет, – после непродолжительной паузы отозвался Харимс. Его спутник, тот самый, с кем ни Карэйн, ни Трошич не рекомендовал мне общаться, хранил молчание. – Нет, этот юноша еще не прошёл процедуру.
Свечи снова вспыхнули. И снова погасли. Я могла сцепить руки на коленях, могла заставить себя не двигаться и молчать, но подстёгнутый эмоциями дар не поддавался контролю.
- На какое время назначена процедура?
- Согласно регламенту и закону, – наконец-то подал голос и мальёк Лайкур. – Послезавтра молодому человеку исполняется двадцать один год.
- Вы в курсе по поводу его заболевания?
- Разумеется.
- Дальнейшее лечение невозможно?
- У нас нет соответствующих препаратов.
Их разговор казался мне… не то что бы совсем ненастоящим, но... Постановочным. Я словно очутилась на сцене в чужой пьесе. Вот только не могла понять, кто тут актёр, а кто главный постановщик. И какая роль уготовлена мне. Маленькой дурочки, которая поплачет об умирающем возлюбленном на радость сентиментальности старого сенатора?
Я повернулась к Крайтону – и встретилась с его ответным холодным взглядом. Он передавал мне слово, и от того, выдержу ли я эти пробы, зависел финал всей драмы. По сравнению с этим экзаменом защита диплома с разряженным артефактом казалась детским лепетом.
- Меня зовут Хортенс.
Мужчины никак не отреагировали на это слабое начало.
- Позвольте мне…
- Говори, – кивнул Крайтон, и это было то единственное слово, ради которого я металась сегодня от одного к другому всё утро. И моя благодарность к "дяде Корбу" не вмещалась в эту тесную комнатку, во весь Флаттершайн. Но об этом потом. Когда-нибудь потом.
- Есть человек, который был болен инфекцией Брастерса, редкой и неизлечимой для скверного, и лечился лекарством, разработанным мальёком Сиора в ограниченном объёме, – начала я, медленно подбирая слова, словно двигаясь по заболоченной местности, – стирание дара грозит смертью, поскольку магическое воздействие уничтожит барьер между агрессивными кровяными тельцами-чужаками, которые убивают организм, и остальными, пустит первые в кровь больного. Однако и без стирания дара у мальёка Дьюссона очень скоро наступит смерть, поскольку лекарства Лауриса Сиора больше нет, и придумать его никто не смог.
Я перевела дыхание. Мужчины молчали.
- Я всё думала, как же так не повезло Эймери порезаться и подхватить эту редкую болезнь. Недавно была в библиотеке, искала о ней информацию – о, да, она действительно очень редкая. У Эймери остался глубокий шрам на бедре, в месте пореза, – я покраснела, осознав, что вообще-то не должна была его видеть. Но было уже не важно. Вчера он сказал, что у него уже был шрам в этом месте, до пореза. А еще Эймери говорил, что его возили сюда в детстве, в отдел контроля за скверными, после того, как прознали про его дар. Простите, что я говорю так путанно, я скоро перейду к главному.