И брызги, разведчицы смелые,
За моря границу летят.
Хотя опус этот по-пушкински вольнолюбивый, ответ из журнала меня расстроил. Зато к последующим отказам из редакций я стал относиться философски: нет – так нет.
Я приехал в отпуск. Мама сразу же снарядила меня с двумя сумками на рынок. У первого подъезда стояла новая, сияющая на солнце машина БМВ – чёрный бумер. Неожиданно мне посигналили. За рулём сидел Чуня. Я его узнал сразу, хотя от Чуни прежнего ничего не осталось. «На рынок?» Я кивнул. «Садись, подвезу». Я сел в машину и стал вспоминать, как же зовут этого Чуню. Разговориться мы не успели: в маленьком городе всё близко, до рынка ехать минут пять. Да и говорить, кроме жары, не о чем. Спросить: «Ну, как там наши?» Какие «наши»? У него свои «наши», у меня свои. Недавние похороны Боцмана – тема невесёлая. Её затрагивать не хотелось. Машина остановилась. «Ну, спасибо… пойду» – сказал я, подбирая сумки. Между «спасибо» и «пойду» неплохо бы было вставить имя водителя. Ну, там: «Спасибо, Саша… Спасибо, Витя…» Но имя Чуни я не так и не вспомнил. Наверное, потому, что не знал его никогда. А называть Чуней плотного, угрюмого мужика…
– Подожди, – сказал бывший Чуня и взял сигарету. – Помнишь, тогда, на молу…
Чуня закурил, а я опустил глаза. «Ну, вот и аукнулось, – пронеслось в голове. – Кто у нас такими иномарками рулит. Сейчас кликнет мой водила братков, повезут меня на мол и снова поиграем в «морского партизана». Только на этот раз партизаном буду я.
– Классно тогда поиграли, – выдохнул неотечественный дым Чуня. – Это самое дорогое воспоминание моего детства.
Глава четвёртая. Соседи. Анастастия Фёдоровна
Наш дом очень большой, можно идти вдоль него целый квартал, завернуть за угол и снова идти, идти вдоль нашего дома, который застыл огромным квадратом на шумном проспекте.
Этажей в нашем доме где семь, где восемь, где девять, архитектура ступенчатая, необычная. На последнем этаже в углу дома бывшая мастерская скульптора. Очень большое помещение. Фамилию скульптора уже никто не помнит.
Я живу на седьмом этаже в малонаселённой квартире. В исполкоме мне так и сказали: «Квартира малонаселённая, дом сталинский»
– Как это «сталинский», – спросил я, – с решётками?
Женщина-инспектор строго на меня посмотрела и ничего не сказала. Тогда я задал ещё один глупый вопрос:
– А капитальный ремонт был?
Мне объяснили, что сталинским домам капитальный ремонт нужен будет не скоро, потому что построены они прочно, стены у них толстые, а потолки высокие. Малонаселённые квартиры в этих домах – большая редкость, обычно в одной коммунальной квартире людей много, но когда они вселялись, люди были согласны на всё, и все были очень счастливые, потому что въезжали из бараков.
Я иду за чайником, он должен быть на плите. Так и есть. У меня прекрасный чайник – куда поставишь, там и стоит. За мною на кухню выходит Анастасия Фёдоровна. Это моя соседка.
– Вчера, когда вас не было, звонил ваш приятель. Который вежливый такой. Всё говорит «пожалуйста», «будьте любезны», что-то он давно не звонил и не заходил.
– Прикован к постели, – поясняю я. – Женился две недели назад.
Это Эдик. У него медовый месяц. Не так давно он увидел в своей холостяцкой кухне таракана, то ли задумался, то ли испугался, и женился.
Анастасия Фёдоровна сначала картинно пугается, а потом довольно кивает: «Дай-то Бог, дай-то Бог…»
– Даст, – говорю я уверенно, – потому что этого вежливого знаю давно.
Мы с Эдиком наведывались сюда перед моим визитом в исполком. Я ещё сомневался – соглашаться мне на этот вариант поселения или нет. Дважды я уже отказывался. Эдик сомнения мои развеял, он резко открыл форточку и принюхался: «Чистейший воздух! Не выдумывай, соглашайся. Тем более я тут рядом работаю, на Школьной. Буду к тебе на чай приходить».
Я согласился. Так в моей жизни появился Дом-на-Энгельса. Дом, в котором, как выяснилось, мне предстояло прожить многие годы…
А Эдик так ни разу и не заглянул. За чаем мы сиживали с Анастасией Фёдоровной. Вот как сейчас.
– Асенька, Асенька… – раздаётся из комнаты пенсионеров.
Это Фёдор Иванович. Когда я вселялся, Фёдор Иванович встретил меня радостно: «Мы старые, нам вдвоём скучно, а комната твоя хорошая, она только летом жаркая, зимой – холодная, и всё время шумная. Окно, как у нас, на проспект. Но я не слышу – глухой».
– Да, вам повезло, – сказал я. – Хорошо, что этих слов старик не услышал.
– Асенька…
– Пойду, что-то мой раскудахтался, – вздыхает Анастасия Федоровна и нехотя уходит. На сегодня мы с ней поговорили.
«Асенька, – слышится из соседней комнаты, – я пойду погуляю. Погода хорошая» – «Никуда ты не пойдёшь, нельзя тебя выпускать!»