– Слушай, а ты «скорую» вызвал?
– Вызвал, вызвал, ещё час назад вызывал.
– Русский час длинный, – вздыхает Фёдор Иванович.
Ждём «скорую». Она у нас теперь частый гость. Фёдор Иванович просит вызвать чуть ли не каждый день. С приездом врачей вокруг него некоторая суета, какое-никакое внимание. Вопросы, ответы. Укол снотворного, после которого долгий и глубокий сон.
Это Фёдор Иванович усвоил хорошо, и если я прошу его потерпеть, не дёргать врачей, не трезвонить, он просит вызвать «скорую» соседей.
На следующий день после приезда «скорой» к нам приходит участковый врач Наталья Владимировна, женщина с низким, хриплым голосом. Она выкуривает «беломорину», говорит со мной, стараясь не смотреть на Фёдора Ивановича. На прощание выписывает снотворное и говорит: «Если он не напишет заявление, в дом «хроников» его не положат».
Последний раунд с жизнью Фёдор Иванович проиграл. Раньше всегда выигрывал, в крайнем случае – бился на равных, а сейчас потерпел поражение и от непривычки проигрывать ему ещё тяжелее.
Бабушка долго болела… Я приезжал, как и обещал, после каждого семестра. Вот и в этот раз приехал на каникулы. Мой приезд мы решили отметить походом за пенсией. Из-за болезни бабушка долго не выходила на белый свет, и вот решилась…
На улице бабушка стесняется, ей кажется, что все замечают, какая она неуклюжая, какая она неловкая при ходьбе. Ей непривычно ощущать на себе старенькое пальтецо, непривычно далеко идти, иногда бабушку пошатывает, тогда она хватается за меня и останавливается. Бабушка смотрит на меня и виновато, и с гордостью: «Вот вырос внук, можно на него опереться».
Фёдору Ивановичу опереться не на кого.
– Слушай, ты добрый… Убей меня…
– Что вы такое говорите, Фёдор Иванович?
– Господи, и зачем я только дожил до такого?!
– Вы поправитесь, обязательно поправитесь. Вы ещё…
– Нет, не поправлюсь, я по себе чувствую – не поправлюсь, – тихо перебивает старик.
Все нити, соединяющие его с жизнью, порваны, а жизнь осталась. И никак Фёдору Ивановичу не умереть. Мешает здоровое крестьянское сердце, которое стучит и стучит, стучит и стучит…
Сегодня старик учудил: открыл газ, а спичку к конфорке поднести забыл. Сидел, ждал, пока закипит чай. Кухню я проветрил, чайник ему вскипятил, но вот как его такого оставлять? А у меня на носу командировка.
– Федя, Федя, каким ты стал, – доносится с небес голос Анастасии Фёдоровны.
Она помнила Фёдора Ивановича молодым, задорным, жизнелюбивым. Мужчиной, который любил быть в центре внимания. Ходил на танцы, на футбол, с удовольствием употреблял спиртные напитки. К старости и немощности Фёдор Иванович приспособиться так и не смог, а тут и жена умерла. И начались хождения по мукам, начались испытания, которым старику противопоставить было ничего. Не было у него запаса духовности, книжек умных он не читал, по телевизору смотрел только футбол и программу «Спокойной ночи, малыши». После которой они с женой по-деревенски рано ложились спать…
В новом просторном лифте спускаюсь вниз. Обычно в такие минуты меня посещают радостные, светлые мысли, а в этот раз мысли мои чёрные, чернее некуда. Пока я разъезжал, пока меня не было, Фёдор Иванович покончил с собой. Выбросился из окна. Реализовал старик свою давнюю идею.
Окно было и закрыто, и заклеено. Двойные рамы, вата проложена, плотно задвинутые шпингалеты. Чтобы открыть верхний, нужно было забраться на подоконник. Нужен был инструмент. Руки старого мастера сослужили последнюю службу.
«Спьяну», – болтали в подъезде.
Нет, пьяным не заберёшься, не отвернёшь, не откроешь. Он всё сделал трезвым, сделал осознанно.
Стоп. Первый этаж. Я ехал двадцать пять секунд. А сколько падал Фёдор Иванович? Успел ли он испугаться? Вспомнил ли свою жизнь?
К нему отнеслись потребительски, как к скотине. Нужен был – наливали стакан. Не нужен стал – выпихнули на пенсию и забыли. Никому он стал не нужен, кроме жены. Не было у старика детей, так получилось, что не было, а умерла жена, и оказался он в космическом холоде. «А была ли когда-нибудь эта Русь на Руси,//Эта – с буйными нивами,// Эта – в пене сирени,//Где родятся счастливыми// И отходят в смирении…»
Фёдор Иванович ушёл из жизни неумиротворённым, ушёл – озлобленным, исстрадавшимся. Теперь его неупокоенная душа будет витать над нашим домом, посылая проклятия, грозя бедами жильцам, у которых произошедшее событие породило некое любопытство (старик… из окна… седьмой этаж), кое-кто даже видел накрытого белой простынёй Федора Ивановича, человека, с которым жили под одной крышей.