Первый раз Митя играет с мальчиками. С мамой и папой сколько раз было, а вот так, чтобы с себе подобными, – впервые. По неписаному правилу новичкам везёт. Вот и Мите везёт. Карта идёт хорошая: есть чем отбить, есть с чего зайти. Большой карточный азарт охватил маленькогочеловека. Налицо азартный Парамоша…
Как же здорово сыграл этого Парамона артист-Весы Евгений Евстигнеев. Какой мастер! Сыграть роль лучше него, превзойти Евстигнеева кажется невозможным. Кто после него отважится сыграть жулика Корейко? Или профессора Преображенского? Или Сатина из пьесы «На дне»? А каков он в роли начальника пионерлагеря Дынина из кинофильма «Добро пожаловать, или Постронним вход запрещён»! Вот такого бы воспитателя этим ленивым дошкольникам, которые дуются передо мной в карты. Он бы доходчивее педагогов-Весов Сухомлинского и Соловейчика пояснил бы детям всю пагубность их занятия, направил бы на путь истинный…
«Целый день где-то ходят-ходят, их ждёшь, а их нет и нет, –
глухо ворчит бабушка. – Ребёнок не ест, не спит нормально». «И ничего подобного, – говорит Митя, – Я спал на папе». «Ну вот, как цыгане», – фыpкает баба Лиля.
Середина жизни
Что у человека после детства? Юность, которая, как известно, есть возмездие. Дальше – молодость, появляется физическое могущество, но ещё не обретено интеллектуальное. И душа ещё ленива, не хочет трудиться. В старости, в конце жизни, накоплены знания, умения, но растрачены силы. Душа согласна трудиться «и день и ночь, и день и ночь». Но тело ей уже не помощник… Лишь середина жизни способна одарить жителя Земли стабильным счастливым существованием, солнечным всеохватом, иначе скажем – всемогуществом. Человек уже всё знает и ещё всё может.
Поэт, начиная рискованное странствие, написал: «Земную жизнь пройдя до половины…»
Сколько это – середина жизни?
«Когда мы доходим до середины жизни? По-моему, это где-то около сорока лет… В таком возрасте человек обретает равновесие…» Так пишет Павич.
«Редко бывает так, что контуpы нашего внутpеннего миpа откpываются человеку уже в юности, обычно только в сеpедине жизни нам даpуется pадость увидеть, как наконец-то пpиобpетает законченные фоpмы наше собственное «я», тот миp, твоpцом, а точнее, устpоителем котоpого является каждый из нас…» Так пишет другой писатель-Весы – Фpансуа Моpиак.
Середина моей жизни дала о себе знать неожиданно. Как ребёнок шевелится в утробе матери, так середина жизни шевелится в душе мужчины…
Я почувствовал вещее шевеление и привстал. Голова повернулась к истоку. По направлению к городу, где я родился. Туда, где на пересечении улиц Седова и Гимназической в первом краснодарском роддоме раздался мой первый крик.
Рядом сопел в две дырочки Митька, баба Лиля на кухне осторожно переставляла кастрюли. Мне было не объяснить маме, почему я (да ещё с мальчиком) засобирался на следующий день в Краснодар. В город, где дедушка водил меня к слонику, где я получил львиную долю информации об окружающем меня мире, где сформировалась душа, где прошли первые шесть лет моей жизни. Тщетны были отговоры («в чужой город… с ребёнком, в жару, в автобусе… Ужас!») Ну, во-первых, город не чужой, а очень даже родной, во-вторых, меньше бы гундела, раньше бы выехали. А так, с отговорами да с причитаниями, оно и вышло в самый жар…
Митя в автобусе вёл себя мужественно. Мы смотрели в окошко, играли в животных. Я загадывал: «Живёт в лесу, рыжая…» И не дожидаясь, пока я скажу: «…хитрая, курочку может стащить», Митька на весь автобус кричал: «Лиса!» – «Тише, тише, сыночек, люди спят. А вот теперь слушай внимательно. Зелёный… – «Крокодил…» – громко шепчет Митя. «Огурец» – громко шепчу я в ответ. Нельзя сказать, что три автобусных часа пролетели как единый миг, но ужаса тоже не было.
А дальше всё было как по маслу – четыре троллейбусных остановки, имы у парка. «Митя, ты посмотри какой слон… слоник…» Нет, никакого впечатления. Подумаешь, слоник. Вот если бы Кинг-Конг. Митя убежал на детскую площадку, а я остался. Ну здравствуй, ушастый. Как заморили тебя кубанские власти. Как-то ты измельчал… Неужели эти две жалкие ящерицы и есть те страшные крокодилы, которые ползали у твоих ног? Какой-то злодей отбил тебе половину хобота, а мальчик-погонщик и вовсе без головы. А где вода? Где фонтаны, бьющие из пасти крокодилов? Время выпило и воду, и соки…
Так, а кто же поможет мне сделать историческое фото. «Прохожий, остановись!» – воскликнула бы Марина Ивановна, а я обратился к проходящему курсанту: «Молодой человек, будьте любезны… На фоне слоника…»
Ракурс выбрали так, чтобы не было видно отбитого хобота и безголового погонщика. Случайный прохожий нажал кнопку, раздался щелчок, и этот щелчок разделил пополам мою жизнь. Словно кто-то сильный разломил спелое яблоко на две равные части. Не важно, сколько я проживу ещё – сорок, пятьдесят, шестьдесят, сто лет… Ведь поделено не время, а жизнь…