— С трудом.
— Я сам бы не смог представить, если бы не видел тот вяз своими глазами. Но не сам вяз пленил наше внимание, а три висельника, что болтались на одной из его ветвей. Судя по их…, — Райен запнулся, ища нужное слово, — … по их свежести, они висели на нем не больше суток, хотя их одежда превратилась в гнилое тряпье. Мы с Филом стояли как вкопанные и таращились на повешенных не меньше пяти минут. Не знаю, о чем тогда думал Фил, так как я его не спрашивал. Возможно, спустя десяток лет, я бы и спросил его об этом, если бы он не помер. А вот я сам мог думать только об одном: кто эти люди и почему их повесили именно здесь? И как, по-твоему, Бен, я нашел ответ на свои вопросы?
— Не могу знать, — все так же, с явной неохотой, ответил Уиллис.
— Все ответы я получил, когда один из мертвецов открыл глаза, поднял голову и поприветствовал нас, в то время как его язык продолжал висеть у него на подбородке. Вот тогда мы и заорали с Филом во всю глотку. — Райен не смог сдержать смеха, вспоминая давний момент из своей жизни. — Мы никому не говорили о том, что с нами произошло тогда в лесу, даже родителям. Мы даже не обсуждали это между собой. Только один раз завели спор о том, кто из нас громче кричал от страха при виде оживших мертвецов. А кричали мы оба во все горло и очень долго. Настолько, что на следующий день не могли произнести ни единого слова без хрипа. Возможно, мы продолжали кричать, пока наши сердца не остановились, но тут зашевелились и остальные повешенные, после чего мы решили, что нам достаточно впечатлений на один день и поспешили прочь от того проклятого места. Во время бега мы растеряли весь собранный хворост, а потому нам пришлось задержаться в лесу, как бы нам этого не хотелось, пусть даже у его самого края, и набрать еще одну порцию хвороста. Конечно, его оказалось довольно мало, если было еще учитывать тот факт, что нас не было дома больше времени чем обычно, от чего отец здорово отхлестал нас, пусть нам и было уже по пятнадцать и шестнадцать лет.
Они остановили коней у распутья трех дорог. Две шли в противоположные друг другу стороны и вели к другим губерниям. Третья тропа шла вперед, туда, где возвышался лес, названый в честь правителя Эриского объединения Ивена Аргуса Фес Лан Сет Ругана. И хотя Ивен давно уже скончался, а объединением не правил один человек, название лес сохранил, только исключительно оттого, что ни один из губернаторов объединения не посчитал местные лесные угодья ценными землями. А все потому, что все ранние попытки вырубки леса завершались полным бесследным исчезновением дровосеков. Когда пропала вторая группа рабочих, в третью уже никто не спешил записываться, несмотря на обещанные большие вознаграждения. Тогда три губернатора, во владениях которых и находился лес, решили прийти к соглашению о переведении Ивенского леса в нитрильные земли.
По прикидке Бена, они должны были достигнуть леса к началу сумерек. В ночную пору у него и в мыслях не было продолжать путь по лесу. Он рассчитывал устроить привал и только с рассветом продолжить путь. До заката оставалось пару часов, и Бен не собирался их тратить попусту, а потому он пришпорил Фаундэра и тот помчал его вперед по одной из троп. Райен последовал его примеру и пустил галопом Верраса. До привала Стерн не проронил больше ни слова, чему Бен был только рад.
Учитывая богатый опыт Райена Бэк Стерна в собирание хвороста, Бен доверил ему это дело. Сам же он принялся за приготовления ужина. Вначале он вбил две небольшие рогатины в землю, поверх которых опустил прут, предварительно просунув его через ручку чана, в котором предстояло быть приготовленной похлебке из баранины.
Солнце продолжало краснеть, опускаясь все ниже к горизонту. Тени стали сгущаться и поползли из леса в сторону Уиллиса, словно сам лес пытался дотронуться до него, чтобы пригласить в гости без ожидания утра следующего дня. Райен скрылся из его поля зрения, но его посвистывание — ритуал по изгнанию страха — точно указывал ориентиры его места нахождения.
Веррас мирно щипал траву на расстоянии, которое ему позволяла узда, привязанная к ветви дерева. Фаундэр предпочел еде пристальное наблюдение за хозяином, а в его черных огромных глазах отражался яркий свет закатного солнца. Его ноздри расширялись и суживались. Казалось, конь хотел сообщить своему хозяину, что он до сих пор не изменил своего мнения по поводу леса и ведьмы, что жила в нем. И хотя сухари были его любимым лакомством, он наверняка бы отказался от них взамен на возвращения в армейскую конюшню. Бен отвернулся от коня, понимая, что все его мысли начинали походить на бред. То и гляди, сейчас Фаундэр заговорит с ним утробным голосом.