9-му стрелковому корпусу — к исходу 1 мая овладеть министерствами юстиции, иностранных дел, военно-воздушных сил, гестапо, дворцом канцлера империи и госпочтамтом»[39].
Как уже отмечалось, в полосе 5-й ударной армии выходили две группы парламентеров Геббельса и Бормана, и каждая из них не скрывала, что послана лишь для переговоров о перемирии, а не о безоговорочной капитуляции немецко-фашистских войск в .Берлине. Было ясно, что фашистское руководство стремится отдалить неизбежный крах, и, как утопающий хватается за соломинку, так и оно добивалось переговоров.
Вспомним, что уже 29 апреля в 22.00 Гитлеру «генерал Вейдлинг, бледный, как полотно, докладывает, что советские войска (т. е. войска 301, 248 и 230-й стрелковых дивизий 5-й ударной армии. — Ф. Б.) уже ведут бои у здания министерства авиации, и сообщает, что самое позднее послезавтра, 1 мая, они будут у входа в бункер. В наступившей мертвой тишине все подсчитывают оставшиеся до этого часы»[40].
А в конце дня 30 апреля мы отправили очередное оперативное донесение командованию 1-го Белорусского фронта.
В нем говорилось: «Всего за 30 апреля войска 5-й ударной армии, после эффективного разгрома противостоящих вражеских опорных пунктов и узлов сопротивления, в ходе неоднократных атак... полностью очистили от противника 23 квартала и овладели парком, что в 700 м северо-западнее станции Бёрзе»[41].
Если расшифровать, какие наиболее важные объекты, кроме тех, о которых уже рассказывалось, пали за сутки в 23 кварталах, то предстанет следующая картина. Продолжая штурм вражеской столицы, гвардейцы 94-й стрелковой дивизии генерала И. Г. Гаспаряна разгромили врага и в упорном бою захватили станцию Бёрзе, о чем подробно рассказано на предыдущих страницах, две казармы, выбили фашистов из огромного здания высшей ветеринарной школы и находившейся вблизи нее клиники, заняли парк, дворец Монбижу и ряд других военных укреплений.
В течение 30 апреля значительных успехов добилась и 266-я стрелковая дивизия генерала С. М. Фомиченко. После многочасового штурма, нанеся значительный урон противнику, она полностью овладела громадой Берлинского кафедрального собора (объект 118), военными казармами (объект 165), цирком Буш (объект 161) и другими опорными пунктами и узлами вражеского сопротивления.
В то же время 301-я дивизия успешно штурмовала гестапо, а 248-я завязала бой за главный берлинский почтамт.
Что оставалось делать фашистам в этой обстановке, когда от позиции частей 5-й ударной армии до имперской канцелярии оставалось не более трехсот метров? И они попытались еще раз начать переговоры с советским командованием, на этот раз в полосе соседней армии.
Когда Маршал Советского Союза Г. К. Жуков доложил Верховному, что генерал Кребс находится в 8-й гвардейской армии, И. В. Сталин принял решение — поручить вести с Кребсом переговоры заместителю командующего 1-м Белорусским фронтом генералу армии В. Д. Соколовскому, но при этом дал категорическое указание:
— Передайте Соколовскому — никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции, ни с Кребсом, ни с другими гитлеровцами не вести.
Известно, что Кребс не дал согласия на безоговорочную капитуляцию, а настаивал на длительном перемирии, «пока не соберется в Берлине находящееся частично на Западе все новое правительство». Таким образом, для нас переговоры оказались безрезультатными, но и главари фашистского рейха своей цели — оттянуть падение Берлина — конечно же не добились. Хотя Кребс вышел с белым флагом в 3.00 1 мая, а вернулся в свое расположение в 8.00, то есть пробыл на КП нашего левого соседа 5 часов, это не отразилось, в сущности, на интенсивности боев в Берлине: уже в 10 часов 40 минут наши войска открыли ураганный огонь по остаткам обороны города.
Словом, нацистская верхушка переговоры пыталась использовать в своих корыстных целях. И как тут не согласиться с утверждением историка Германской Демократической Республики Гейнца Бергшиккера, написавшего книгу на основе немецких источников: «Последний немецкий начальник генерального штаба сухопутных войск Кребс отправился 1 мая... чтобы договориться о перемирии. Целью этого маневра было предоставление Геббельсу, Борману и фюрерам вермахта возможности бегства в Шлезвиг-Гольштейн»[42].
Поздно вечером 30 апреля генерал Н. Э. Берзарин давал по телефону интервью корреспонденту «Красной звезды», опубликованное газетой на следующий день в праздничном номере.
— Кто у аппарата? — спросил корреспондент.