Выбрать главу

Он получил свою квартиру – а мысль о своём логове, которое избавило бы от присутствия родителей, позволило бы всё устроить специально для снов он лелеял несколько лет – и тогда уже находил путь к снам, постигал искусство притягивания их, подчиненное ритмам Солнца и Луны, всё казалось способствовало ему. Он намеренно отказался от того, что могло отвлекать, в его новом доме не было телевизора и телефона, он держал там лишь несколько самых необходимых книг. Справочник по психическим болезням, брошюры о лунных и звездных циклах Земли, ксерокопированные отрывки из русских и английских переводов “Ци-Гун”, ”Шива-Самхиты”, ”Йога-Даршаны”. Запрещал себе приносить любые другие тексты, чтобы они не могли занять его внимание.

И – постоянно возвращался к родителям. Не мог заставить себя остаться на ночь в своем доме и провести там – в полной свободе и защищенности, о которых мечтал! – предрассветное время, самое важное для снов. Находясь у себя, тратил дни на бесконечные хлопоты, которые, чем больше погружался в них, тем сильнее затягивали, но он с облегчением подчинялся этому. Требуя от себя упражнений, бесконечных бдений в поисках снов, он часто приходил к тому, что просто долго стоял, замерев, вцепившись в спинку стула или опершись о прикрытую дешевыми обоями стену. Не мог шелохнуться, боясь с неумолимой ясностью осознать пустоту и одиночество.

Даже, когда с далёкой весточкой от троюродного дяди к нему прибыл щенок, полулайка-полуволчонок, который наполнил его дом теплом, радостью, уютом, весельем, не-одиночеством, даже с тех пор жестокая тяжесть избранного пути не оставляла Спирита навсегда. Он уже не шёл к папе и маме, – назад – но, содрогаясь от страха и жалости к себе, прижимался к псу, охватив мохнатую шею. Так, что пустота и боль передавались даже Джеку. Джек один знал, что вынес Спирит, шедший из Реальности в никуда, как безумец. Один знал, как горько плакал Хозяин, уткнувшись в его мех. Плакал о том, что одинок и никому не нужен, кроме двоих стареющих людей, которым принес одно горе, о том, как ему тяжко и страшно, о том, как редки и капризны его блаженные минуты, и как горька выстроенная под их ожидание жизнь, о том, что никто никогда не узнает, зачем и за что он выбрал себе такую участь.

Как смог он не отступать?

Он отступал много раз. Он отрекался. Зачем жить ради мгновений, пусть непередаваемо дивных, но столь кратких в сравнении с долготой проходящих в страдании лет. Чем хуже жизнь тех, кто вокруг, полная простых удовольствий, уваженья и пониманья других, счастливых начинаний и надежд, счастливых своей несомненной возможностью осуществиться, начинаний и надежд, обращенных к тому, что есть рядом, что существует, а не исчезает, едва глаза, раскрывшиеся после транса, обретают способность видеть свет. Зачем лишать себя многих приятных малостей, если, несмотря на все отреченья, гложущая жажда снов так и остаётся неутолимой? Спирит не желал больше терзать себя. Жить, подчиняясь ритму, проводить время в изнурительных упражнениях. Отвергать каждое новое вторжение Реальности, сметающее жалкие плоды его напряженных усилий, оставляющее ему только опустошение. Взрываться. Негодовать. Дрожать, задыхаться от бессилья. Ненавидеть себя, ненавидеть весь Мир, проклинать даже сны, недостижимые или ускользающие мгновенно.

Но как тяжко было оставлять свои безнадёжные попытки. Спать, смотреть телевизор у родителей, читать. Есть, что попадется под руку, без всяких запретов, но не испытывать от этого большой радости. Часами валятся в постели. Уже не видя в этом блаженства. Прятаться с головой в подушку. Подло радоваться недолгому покою, зная, как бессмысленно и никчемно влачишь жизнь.

Как нелепы и грустны были попытки вернуться в Нормальность. Ходить на очередную работу. Исполнять порученья, зависеть от людей, говорить с ними. Вдруг обнаруживать, что целиком отрешился, не видишь и не слышишь ничего, потому что не хочешь видеть и слышать. И тут же замечать косые взгляды других.

Сидеть за учебниками. Мечтать об образовании, о карьере, избавленьи от положенья больного. И не находить в этих, уже почти не осуществимых планах никакого удовлетворения.

И помнить, помнить каждую секунду, что создан для снов, как пчела создана для того, чтобы собирать мёд.

И, временами, нечаянно, в забытьи вдруг проваливаться в видения, попадать, как из душного склепа на воздух.

Сны. Они бросались ему, как приманка, увлекали в капкан, в тупик, к новым попыткам подчинить их своей воле, уже безнадёжным и безрадостным, но уводящим всё дальше. Так, что, не обретя гармонии и связи с видениями, он уже не мог найти себе место в Реальности. И сегодня, не поколебавшись ни на миг, Спирит выбрал бы взамен своей судьбы любой жребий из двух – никогда не знать снов и жить, как другие, или легко и свободно достигать видений, ни в чём не лишая себя прочих радостей. Но у него не было этого выбора. Не было никакого. Может, только окончательно сойти с ума или покончить с собой.

И его старания не были напрасны? Он научился вызывать видения по собственному желанию, не зная при этом в точности, не плод ли они больного мозга?

И да, и нет. Он пришёл к тому, что его дни потекли в согласьи с видениями, сны стали приходить к нему чаще и – самое главное – ритмичней. Но нельзя сказать, что в соответствии с желаниями.

Вызывать видения невозможно. Это собственно перестало быть его целью.

Однажды, просматривая в поисках новых методик, трактаты об оккультизме, подарки дяди и собственные приобретения, он вдруг замер от возмущения. Ложь! Наглая и бессовестная!!! Пустое мудрствование, выкраивание и переиначивание заимствованных у других кусков, да ещё и абсолютно непонятых. Это было, как откровение, но вскоре Спирит обнаружил горы такой лжи среди того, что годами занимало его ум, служило пищей для размышления, образцом для подражания. А сварганили эту ложь – Спирит видел кристально ясно – люди, никогда не пережившие ничего, сравнимого с его снами. Те же, кто воистину расставался с Реальностью, раскрывали свой опыт в чем-то обязательно непохоже на других, это была одна из многих деталей, с помощью которых Спирит неосознанно определял подлинность описаний. Обнаружив это, он задумался, не оттого ли его сны разнятся с их полётами души, освобождённой от тела, или посещениями антимиров, что каждый должен пережить уход из яви в иную, Высшую Реальность исключительно по-своему, неповторимо?

Именно эта мысль заставила его больше наблюдать за собой, за тем, как к нему приходят видения, его не спрашивая, за тем, что помогает или мешает им. И Спирит, наконец, понял, пусковой кнопки, которая включала бы в нём механизм, заставляющий унестись к снам, не существует. Сны нельзя вызывать, но можно жить в согласии с их ритмом, зависимым от Солнца и Луны, можно приучать тело и мозг быть готовыми к снам, можно терпеливо ждать снов. Отказавшись от желаний. От мечтаний о них, от призывов, от бессильной ярости, от отчаянья. От попыток понять, что они есть, раскрыть их суть. Когда сны уходят, не нужно вообще думать о них, допустимо лишь вспоминать ненароком, без новых желаний, новых надежд.

Не позволена даже надежда? Можно лишить себя множества человеческих радостей, жить в бедности, беспрестанных, часто ничем не вознаграждаемых усилиях, и даже не надеяться?

Спирит сам удивился, когда заметил, что отчаянье, отреченье от снов, попытки вернуться в Мир, новые отчаянье и безнадёжность и возвращение к избранному ритму становятся просто привычкой. Надежда уже не была помехой, он терял её. Если не соблюдал свой распорядок, не делал то, что предписывал себе – переставал делать что-либо, лежал целыми днями на постели, не следил за собой. Это собственно и было причиной новых попаданий в больницы. Был единственный способ не доводить себя до больниц, не опускаться – идти по пути, который избрал. Оставляя позади даже надежду.