Она прошла мимо детской площадки с песочницей, на которой сидела, отстав от Джека. Смотрела на серый дом. Внезапно вспомнила гнетущее мрачное чувство, так долго прогонявшее её прочь. Представила себе его холодное жилище. Ей не было страшно, в ней не было никаких колебаний. Было тяжко.
Отчего она плакала, впервые выбежав из его стен? И вправду от жути? Вероятно оттого, что прошло уже много дней, и то время казалось ей далеким, весь её тогдашний ужас перед заведёнными в подлобье глазами казался надуманным, ненастоящим. Она плакала оттого, что ей стало тяжело там, внутри. И тяжело становилось всякий раз. Стены эти были для неё непереносимы.
И под сень этих стен третий раз она шла непрошенной гостьей.
Аня уверенно вошла в подъезд. Как будто забыв о том, что же ждёт наверху. Не думала о Спирите. Ни о холодном и чужом, ни о ранимом и нежном. Нужно было разрубить один узел. Раз и навсегда.
Он вскочил. Она здесь. Здесь! Джек громко и радостно лаял. Она здесь. Она идёт к нему. Он увидит её. Он обнимет её. Она простит его. Она спасёт его.
Сны! Ты потеряешь их. Ты их утратишь. Ты станешь разбитым и слабым. Ты всего лишишься.
Сегодня перед рассветом он не мог проснуться, сесть в кресло и обратиться к странствиям. Среди странных строений, заборов, больших перекладин, конструкций, он, окружённый туманом, звал её и шёл за ней следом, а она плакала и его искала, но не слышала, не слышала, хотя он кричал что есть силы. Порой он догонял её, шёл рядом, пытался пересечь ей путь, она была так близко, что он мог дотянуться, хотел ухватить её за плечо, но боялся, боялся испугать её, боялся того, что она не слышит его и не замечает. Туман обволакивал её. Он открывал глаза, видел, что свет посеребрил занавесь на окне, видел, что Джек ушёл, потом видел, что Джек возвратился и ждёт его, лёжа на полу. И вновь попадал в этот туман, снова бежал за ней, знал, что она где-то рядом, но не мог ощутить, где именно, пробирался вперёд, но натыкался на выступы, металлические корпуса, решётки, перекладины, мучительно кружил среди холодных построек. Вдруг содрогался, узнавая её шаги, снова звал её, протискивался меж стен, пролезал под низкими арками. Здесь звучали её лёгкие каблучки? Но это был лишь дождь, глухо стучавший по металлу конструкций. Её нет здесь, она ушла, думал Спирит и просыпался, заставая светящееся утро.
Утро, в которое не мог ничем заняться. Растянул мышцу на ноге, выполняя простейшую из асан, и не мог ступить без боли. Утро, в которое не мог избавиться от странной тревоги, от внутренней скованности, от неясного ожидания. Вот почему! Она была здесь.
Он ждал её? Он хотел, чтобы она пришла? Спирит покрывался трусливой испариной. Джек радостно лаял. Радостно! Скулил, недоумевая.
Он раздвоился. Разрушился. Да и нет – одинаковой силы – опрокинули его волю. Он кинулся в кресло. Поджал ноги, охватил свою голову и прижал лицо к сведённым плечам. Плотно сомкнул глаза. Не видеть, не слышать. Не знать. Ничего не решать. Ни о чём не помнить. Не быть никем. Исчезнуть.
Джек лаял и бежал к двери. Злобно лаял на него. Рыча, пытался ухватить, тащить за рукав. Укусил, яростно, зло, укусил за повреждённую ногу. Спирит тихо заплакал. Руки и ноги онемели, перестали ему принадлежать. Джек безмолвно опустился на пол. Хотел раздавить его своей неподвижностью. Они оба вздрогнули, когда звук от распахнувшегося лифта донёсся до них.
Аня шла по коридору. Каждый новый шаг её был короче и медленнее. Не в силах отделаться от внезапного неприятного предчувствия, она замерла на пороге. Стучала в дверь, с трудом нашла отпадающий звонок, звонила и слышала его нервное дребезжание. Вначале молчание, но потом Джек, будто не выдержав, заголосил, стал кидаться на дверь. Он мог открыть, дверь была на засове. Аня слышала, он брал деревянную ручку, гремел щеколдой. ”Джек, открой”, – хотела она сказать. Но не сказала.
Спирит был там. И знал, что она пришла.
Джек затих. Потом начал жалобно скулить.
Аня пробовала ещё стучать и изводить себя дребезжанием звонка. Просто не представляя, что дальше делать. Прежде, чем прийти сюда, она много ночей проигрывала в своём воображении множество сцен, одна мучительней другой, но такое не приходило ей в голову. Её решимость исчезла. Она давила на дверь руками, всем телом, почти прижимаясь к ней. ”Джек, открой”, – говорила она про себя, и ей мнилось, что очень тихо это повторяют её губы, очень-очень тихо, но пёс, этот замечательный пёс должен был услышать. Она молила его, чтобы он услышал, она хотела... но, впрочем, хотела ли? Разве закрытая дверь не была ответом? Недвусмысленно ясным.
От этого губы не повторяли её слов.
Но это не мешало Джеку их слышать. Он крепко сжал в своей пасти ручку засова. Тихо скулил. Огромный, не знающий страха и усталости Джек. Джек, в котором текла кровь волка.
Он мог драться, забыв о боли. Мог бежать, покуда хватало дыханья. Мог найти что угодно, имевшее запах. Он настигал любую цель.
Он угадывал желанья людей, тех двоих, что были ему дороги. Крепким собачьим или волчьим чутьём, обострённым от соприкосновения с беспредельной верой его Хозяина в наитие. Зачастую, когда они колебались, он заранее знал, какое направление выбрать. Не мог внять их раздвоенности и пугался нерешительности и метаний, когда видел – есть только один путь.
Но сегодня. ”Открой”, – повторяла про себя Аня, и он чуял это. И чуял холодную дрожь, требовавшую от неё немедленно уйти и никогда не возвращаться сюда. Видел скрюченного Спирита, своей позой запрещавшего ему отодвинуть засов. Горел тем огнём, которым горел его Хозяин, умоляя судьбу, чтобы Аня сейчас оказалась рядом с ним.
Джек хотел видеть Аню, прыгать на неё, лизать ей руки, лицо, тереться об неё спиной, лаять радостно, до изнеможения. Но застыл, как камень. Жалко скуля. Неужели и его большое сердце, доселе не знавшее скорбной разделённости людей, говорило ему что-то ещё?
Дикость! Аня знала, он внутри. Он не ответил ни словом. И ей нужен был мужчина, который так глупо прятался от неё? Она зачем-то прижималась к двери, за которой громадный пёс скулил, как дворняга. Чего добиваясь? Было ясно, он не желал даже слова сказать, оставляя её, как надоедливую нищенку, за порогом. Аня унижалась. Унижалась бесполезно, зря.
Кто-то завозился с замком. В той квартире, в торце, в которую Аню к несчастью когда-то привели Леночка и Олег.
Только людей оттуда не хватало. Венички или Вали. Кого-то ещё. Их расспросов. Их взглядов. Их недоуменья. Аня вжалась в проём закрытой двери. Что за глупость? Бежать. Скорее скрыться. Никогда не возвращаться сюда.
Никогда. Это слово понеслось впереди Аниных глаз к лифтам. Тяжело нависло над лестницей. Уйти отсюда, от самого порога. Опять уйти. Уйти навсегда. Уйти и остаться там. Чтобы скрыться от взоров людей, которые ничего для неё не значили. Чтобы жить среди слов и вещей, которые уже потеряли для неё значенье.
“Джек, открой”, – сказала Аня громко, – “Ты слышишь меня, открой мне”. ”Пусти меня, я хочу тебя видеть”, – сказала Аня без слов, – “Я нужна тебе. Я так хочу быть тебе нужной”. Откуда у неё взялось столько силы?
Может, даже эта сила была не властной? Прошло меньше секунды – как это долго, когда нет дыханья, и сердце не бьётся – прежде чем скрип засова выдал его движенье вбок.
Обе двери раскрылись одновременно. Шагая вперёд, как в самый первый раз отрешённо, будто в иное пространство, Аня не думала, чей взгляд проводил её.
На ходу проведя рукой по макушке Джека, она вошла в комнату. Он был в кресле. Руки бессильно опустились вниз, голова была склонена, он дрожал. Потом поднял на Аню глаза. Не холодные, живые и полные боли. И тронутые надеждой.
“Прости, это сны. Они душат меня, как наркотик”, – удалось ему вымолвить.
Аня охватила руками его напряжённую голову. Прижала к себе. В ней было столько нежности. Она всё поняла.
**************