Бабушкины гостьи долго и мирно пьют чай, беседуют о том о сем, о радостях-горестях жизни, обо всем, о чем любят поговорить женщины, когда сойдутся вместе. Надо сказать, я вообще люблю слушать разговоры взрослых. Для меня приоткрываются двери в неведомый мне еще мир людей, уже знающих белый свет, вкусивших горечь и сладость жизни. Взрослые особенно любят делиться раздумьями и суждениями о том необычном, волнующем, что каждодневно приносит новая жизнь — советская. Мне это интересно слушать. А если кто рассказывает что-нибудь совсем непонятное или историю скучную, я дремлю и сквозь дрему прислушиваюсь к шуму моего тополя.
Может быть, я давно уже здоров? А может быть, болезнь моя отступает из-за того, что я полон радости видеть бабушку не печальной и удрученной: она оживлена в кругу подруг, радостно суетится, потому что верит в этот обряд, видит, что ее внук немного ожил. Случилось чудодейственное «избавление от тягот»! — полагает она искренно. Однако я ведь уже накануне «бибимушкилькушо» почувствовал себя заметно окрепшим, ощутил, что во мне снова просыпается интерес к жизни. Не будь этого интереса, сам «чудодейственный» обряд оставил бы меня безразличным; не прибавили бы мне ни капельки тепла и сил умиротворяющая картина дружбы моей бабушки с ее гостями и волшебный мир книги.
…Я быстро пошел на поправку, начал стирать пыль с книжек и тетрадей, все чаще думать о школе.
Я словно на свет снова народился, когда впервые вышел за порог и присел на травку у ручья. Дышал полной грудью. Пахло мятой. Зелены листья ив. Шумит в вышине мой верный товарищ — тополь, заставлявший меня все время думать и знать, что жизнь не останавливается ни на миг.
Я отложил книгу, разулся, закатал штанины и смело ступил в прохладу быстрого ручья.
ПЕРВЫЕ УРОКИ РУССКОГО ЯЗЫКА
И вот я в новой школе. Это семилетка, и здесь все иначе, чем в нашей начальной школе. Большое здание, много классных комнат, дышится в них легко, они светлы и просторны. В начальной школе нас всему учил один учитель. Здесь их несколько, потому что каждый обучает только своему предмету. Арифметику преподает сам директор Сатта́ров, чернявый длиннолицый мужчина. Стройный большеголовый Яхьё Усма́нов рассказывает нам о том, как появились люди на земле и что они поделывали в древние века. Высокий Пронин ведет уроки труда, обучает в мастерской столярному делу, слесарным навыкам. Хаджизаде́, переехавший в наш город из Бухары, раскрывает перед нами тайны растительного мира. Это светлокожий крепыш среднего роста.
А одна полненькая и опрятная женщина учит нас русскому языку. Это ее родной язык.
В школе-семилетке есть у нас своя библиотека. Мы можем брать из нее любые книги.
Радует нас еще то, что здесь учатся не только дети-таджики, но и русские ребята, хотя учатся они и отдельно, в своих классах (им ведь не понять преподавания по-таджикски). В русских классах есть и девочки, а в таджикских пока ни одной.
С учительницей русского языка наш класс познакомился так. Ее привел к нам Хаджизаде, потому что он не только учитель, но еще и завуч школы.
— Эта муаллима́ будет учить вас русскому языку, — объявил он, представив нам учительницу. — Я хотел бы спросить, каждый ли из вас понимает, как важно знать этот великий язык?
Никто не поднял руку, чтобы ответить. Я тоже не поднял, но если бы меня вызвали, я бы сказал, что мне все сильнее и сильнее хочется знать русский язык из-за кино и книг.
Кино в те времена было немое. Люди на экране живые, что-то все время говорят, шевелят губами. А что они говорят, можно узнать лишь из подписи под кадром, сделанной по-русски. Что касается книг, изданных на незнакомом мне языке, то их было в магазине много. Нарядные, с картинками. Некоторые такие дешевые, что и я мог бы купить. Но зачем мне они, если я не пойму ни одной строчки. Что же в этих книгах? О чем они?
Разговорному языку можно было бы обучиться и так, без школы, думалось мне. По крайней мере несколько слов я уже знал — моей «школой» были улица и базар. Я мог спросить «куда пайдош?», «хочиш винаград?», я мог позвать «иди суда».
Как-то раз я даже попробовал разговориться с одним русским. Это был продавец лавки, в которой продавались карандаши, краски, тетради, газеты, журналы. Лавка находилась в так называемом Русском квартале, у самого моста, соединявшего квартал с другой частью города. Квартал называли Русским еще с прошлого века, когда наш край соединился с Россией. Раскинулся он у подножия Муга и Калламаноры и отличался от наших старинных кварталов: широкие прямые улицы, по их обеим сторонам стройные ряды деревьев, дома не подслеповатые и не прячутся за глухими дувалами, а весело смотрят окнами на прохожих.