Я вошел в комнату, положил в угол сверток со старой одеждой, развернул и повесил пальто на гвоздь.
Потом я отыскал наше старое, потемневшее от времени зеркальце, оправленное в жестяную расписную рамку, — приданое моей бабушки. Я глядел на отражение своего взволнованного лица, на изжелта-зеленую ткань гимнастерки, украшенной яркими пуговицами, и в счастливом ожидании прислушивался к женским голосам, приближавшимся к нашему порогу.
Я вышел, перекинув пальто через руку: пусть уж любуются моим полным гардеробом!
Бибиджан привела свою сестру Муннава́р, тетушку Фатиму, Эргаша, а вон в воротах и жена Бозора, спешит, словно опаздывает на представление.
Перебивая друг друга, собравшиеся спрашивали, откуда все это у меня, щупали ткань одежды, поглаживали пуговицы.
Я решил ответить всем сразу, чтобы не повторять одно и то же:
— Теперь я снова буду учиться в школе, понимаете? Мне будут давать три раза в день горячую еду. Так сказал сам директор Саттаров. А то, что вы видите на мне, это выдано государством!
Послышались новые вопросы — за сколько, по какому закону. Но на этот раз исчерпывающий ответ всем дала тетушка Фатима:
— Разве не понимаете? Раджаббой стал сыном государства!
Эти слова пришлись мне по душе, и я подтвердил:
— Да, я теперь сын государства, — и медленно повернулся на каблуках вокруг себя: пусть поглядят, каков сын государства.
Жена Бозора округлила глаза и всплеснула руками так, будто пришла в ужас, вскрикнула:
— Боже, а как обрадуется тетушка Мухаррам! Что будет, и-и!
— Конечно, моя бабушка обрадуется больше всех! — подтвердил я.
Кому и радоваться в такой день, если не моей бабушке…
