Мы входим под навес крытого рынка, Исмаил ставит корзину и спешит поближе к чайхане, послушать музыку.
— Горячие лепешки, только что из танура! — громко зазываю я, зная, что сейчас набегут со всех сторон, придут и от чайной.
Я огляделся: много ли у меня конкурентов? Поблизости только один худощавый подросток, смахивающий удлиненным лицом на упрямого козла, приготовившегося боднуть. Конкурент так себе; корзина у него, правда, большая, да лепешки не такие, как у меня: и потоньше, и менее аппетитные на вид.
— Тепленькие лепешечки, мягонькие! — распеваю я вовсю.
— «Тепленькие лепешечки»! — передразнил меня противным козлиным голосом мой конкурент и продолжал: — Тепленькая постелька, мягонький голосок…
— Ты что, сдурел? — осведомился я и угрожающе посоветовал: — Занимайся своим делом!
Больше мне некогда было глядеть на этого глупого дразнилку: ко мне шли и шли покупатели, обходя корзину моего конкурента. Ведь всегда так: кто старается перехитрить других, обычно прогадывает. Родители Козлика пожадничали, испекли лепешки толщиной с крылышко мотылька, а теперь как бы не пришлось тащить всю корзину обратно, домой…
Мне приятно, распродажа моя идет быстро; приятно, что Исмаил наслаждается у чайханы музыкой, он ее очень любит.
Опустела корзина. Можно и домой. Времени до школы остается еще много. Удачное утро!
Было удачное, да испортил мне его этот козлоликий… Снедаемый завистью, он подошел ко мне и процедил сквозь зубы грязное ругательство, толкнул меня в грудь. Я устоял на ногах, кинулся к обидчику, схватил его за ворот рубахи, хотя он выше, сильнее меня и старше по возрасту. Пошли в ход кулаки… Пожалуй, мне досталось бы больше, но противник вдруг попятился назад, обескураженно вертя головой, — кто-то тащил его назад за ворот. Это прибежал мне на выручку Исмаил. Он повалил козлоликого наземь и стукнул его кулаком по спине, чтобы образумить.
— Ах, так вас двое?! — закричал Козлик, вскакивая на ноги. — Ну покажу я вам! Придется вам еще увидать горюшко ваших матушек!
Он поплелся к своей корзине, а мы с Исмаилом рассмеялись ему вслед — кто же боится пустых угроз?
— Бежим домой, — предложил я другу. — Корзина пуста с твоей легкой руки.
— Ты иди, а я послушаю музыку. Не обидишься? — взмолился мой друг.
Чего же обижаться? Он спешит к музыкантам, я — к книге. Послушать такую мелодию и я бы согласился, да надо скорее отнести бабушке выручку, чтобы она успела купить муку получше и подешевле. Как жалобно изливает печаль гиджак в руке странствующего музыканта, а дойра вторит: данг… дан-гданг-данг-данг…
Перед уходом с крытого рынка я покосился на Козлика, не полезет ли он к Исмаилу с кулаками. Куда ему! Исмаил такой, что с ним и силач не сладит.
Как же мне потом пришлось жалеть и стыдиться, что я не остался с другом. Вернее, что я оставил его одного.
…Только я собрался в школу и присел к дастархану, чтобы перекусить, как вбежала тетя Муниса и заголосила:
— Эй, Раджаббой, куда же ты с утра увел моего Исмаила, где его оставил, с кем вы дрались? Говори, ведь ты считаешься ему другом!
У меня кусок застрял в горле. Бабушка вмешалась:
— Присядь, Бимуниса, чай готов. Ну, мало ли что случается между мальчишками: подерутся — помирятся…
— Да вы же не знаете, тетя Мухаррам, что случилось! — оборвала ее соседка. — Вы бы поглядели, тетя, каким окровавленным пришел с базара мой Исмаил, мое единственное богатство… Его там и убить могли!
Я выскочил из дому, опрометью кинулся к другу. Он сидел жив-живехонек и удивился моему всполошенному виду:
— Что это с тобой? Кто тебя обидел?
— Нет, расскажи ты, что с тобой на базаре случилось!
Оказывается, Козлоликий привел свою угрозу в исполнение. Когда Исмаил ушел с базара, на него накинулись сзади Козлик и два его приятеля. Исмаил раскидал их, но кто-то из троих угодил ему кулаком в лицо, расквасил нос. Трусишки разбежались.
— И все? — не поверил я.
— А что же еще? — удивился Исмаил. — Правда, мать заметила кровь на рубашке, рассердилась. Надо же так…
Мне сделалось ужасно стыдно, я не мог смотреть Исмаилу в глаза и сказал:
— Нет, твоя мать права: я не имел права уйти с базара, если ты остался там! Я виноват перед тобой…
У меня было, наверное, такое огорченное лицо, что Исмаил взялся меня утешать. Ему из-за меня расквасили нос, ему досталось от матери — и он же меня утешает… Мне как никогда хотелось быть достойным такой дружбы!
НОЖИЧЕК
Радостная весть окрыляет. Такую новость принесла мне бабушка, погостив в квартале Кордгаро́н, где жило несколько семейств наших родственников:
— Твой дядя Муро́д сказал, что сделает для тебя ножичек.
— Ножичек? Мне? — подпрыгнул я на месте, не веря своим ушам.
— Я же сказала: тебе. Пообещал — значит, сделает.
Ножичек! Да ведь это моя давнишняя мечта. Сколько раз, проходя мимо мастерских ножовщиков, я подолгу разглядывал сверкающие изделия, их резные рукоятки. Иметь бы одно такое сокровище, подвесить ножны к поясу и появиться среди мальчишек нашего квартала… Конечно, я каждому дал бы поиграть своим ножом, построгать палочки.
Мне хотелось бы иметь много кое-чего. Я видел у нас в городе мальчиков, которые носят «магазинные» брюки. С карманами по бокам. Иметь бы такую одежду… Хоть бы разочек прогуляться, непременно засунув руки в карманы.
А коньки? Настоящие стальные коньки, а не самоделки. На магазинных коньках, наверное, совсем по-другому скользишь по льду.
Обо всех таких вещах можно лишь мечтать. Нам с бабушкой они не по карману. Да и ножичка нам бы ни за что не купить. А теперь я буду его иметь! Знала бы бабушка, какую радость всколыхнула она в моем сердце…
Мне хотелось немедленно бежать к дяде Муроду, но я рассудил, что пока еще рано. Ведь дядя должен сделать ножичек. Пусть делает. Я потерплю до завтра. Взрослые не любят, когда лезешь им под руку.
В эту ночь я видел свое сокровище во сне так живо и ощутимо, словно уже обладал им.
Лезвие было блестящим, как серебро, и таким острым, что рассекало все, к чему ни прикоснешься. Я бегал вдоль ручья и звонко подкашивал дикую траву, она послушно ложилась валками.
Утром у меня едва хватило терпения наскоро умыться, выпить пиалу чая с ломтиком лепешки. Я помчался к торговым рядам.
По дороге я взвешивал, как же лучше поступить. Мне пришло в голову, что дядя Мурод только сказал так — «сделаю», а сегодня вдруг предложит: «Выбирай из готовых». Брать? Или ответить: «Нет, вы сделайте специально для меня». Ведь хорошо, когда все исполнено по твоему вкусу! С другой стороны, разве плохо будет получить подарок сразу? Да еще на выбор! И ждать не придется, уже через несколько минуток я буду прилаживать ножны к поясу. Да, пожалуй, я так и поступлю: выберу из готовых. Только не какой попало, а из хорошей стали, чтобы он не скоро притупился.
Я бежал по узким улицам городских кварталов и будто видел перед собой своего замечательного дядю Мурода. Он невысокого роста, поджарый мужчина с козлиной бородкой. Слегка прихрамывает на правую ногу. Наверное, сидит ждет меня и как только увидит, то скажет, растягивая слова: «А-а, племянничек? Заходи, заходи, я приберег тут для тебя один ножичек…» Приподняв край курпачи, он извлечет подарок и вручит мне. Или даст выбрать. А может, скажет: «Вот заканчиваю делать специально для тебя. Садись жди».
…Первые слова дяди почти точно такими и оказались (здорово я угадал):
— A-а племянник, заходи! Все у тебя хорошо? Здоров?
Я ответил как и полагается, осведомился о здоровье и делах дяди.
— Помаленечку живем, племянничек, — бормотал дядя, не отрываясь от работы. — Жизнь есть жизнь, с утра до вечера ковыряемся. Смастеришь два-три ножичка, вот и сведешь концы с концами…