Сунув моток за пазуху, я иду в сопровождении мальчишек от двора ко двору, с улицы на улицу, расспрашиваю, не видел ли кто-нибудь, где упал мой змей.
Пожилая женщина, выглянув через дувал, указала нам на соседский двор. Мы кинулись туда.
Розовощекий мужчина с черными усами и бородкой сидел под деревом и как ни в чем не бывало попивал, отдуваясь, чай. Появление на крыше собственного дома ватаги мальчишек его не удивило. Он даже не глянул на нас.
— Дяденька, — осмелился я прервать чаепитие, — к вам во двор упал мой воздушный змей…
Он допил чай из пиалы, отер пестрым платком розовый лоб, потом неторопливо поднял голову, долго смотрел на меня и спросил:
— Ты чей же сын?
— Я сын Амонбоя.
— Это которого же Амонбоя?
— Амонбоя-сапожника.
— A-а, знавал я твоего покойного отца, — поднялся мужчина с места. — Крепкий да статный молодец был. Любили его люди. Вот уж говорится: на плохого — напасти нет, на хорошего — долговечности… Так кто же тебе запуск змея испортил?
За меня отвечает Рахим, объясняет, как нечестно с нами поступили, и тогда мужчина начинает говорить о Задире с осуждением:
— Да как же он смел так поступить? Сын Амонбоя старался, сделал змея всем на зависть, а тот негодник, вместо того чтобы так же постараться, запустил в воздух своего маленького стервятника, своего коршуна… Безобразие! А ведь отец у этого проказника порядочный человек, бывший красный партизан, со всеми уважителен. Я попрошу, чтобы он задал своему сыночку трепку!
Я едва слушаю мужчину, шарю глазами по двору — где же все-таки мой змей?
— Сейчас, сейчас, — произносит хозяин, заметив мое нетерпение, идет в дом и выходит с моим сокровищем в руках.
Мы спустились во двор. Радости моей не было предела, но тут же она сменилась чувством горя: красавца не узнать — одна планка сломана, хвост ободран; узора не различишь, потому что края бумаги разорваны; рисунок в пыли…
Я отвернулся, изо всех сил сдерживая слезы.
— Не отчаивайся, сынок, — положил мне руку на плечо мужчина. — Планку скрепишь, бумагу подклеишь… Будет твоя игрушка как новенькая!
Этот человек, вероятно, никогда не делал и не запускал воздушных змеев! Да разве исправишь исковерканное? Разве можно запускать в небо калеку? Там место только тем, кто сумеет выдержать могучий напор ветра…
Долгое время я не мог даже помышлять о том, чтобы соорудить новый змей, тем более что вскоре мы переселились в сад, а там у ребят иные забавы.
Но могучий узорчатый воздушный змей, плывущий над городом, туго трепещущие красные флажки на фоне синего неба — эта картина не раз всплывала перед моим мысленным взором, и я знал: запуск еще будет, полет повторится.
Я ПОСТРОИЛ ДОМ
Схватив своего недруга за ворот, я тряс его изо всей силы и допытывался:
— Что ты наделал, зачем сломал мой домик? Я так старался, лепил, а ты…
Мальчишка испугался моей ярости, но он был сильнее меня и сумел вырваться. Я хотел снова схватить его за ворот, однако он успел толкнуть меня в грудь, и я упал на спину. Плечом я зацепил свой домик, уже наполовину разрушенный мальчишкой, и моя постройка окончательно превратилась в развалины.
Ну, уж этого я простить не смог. Я вскочил и хотел ринуться в драку, но получил удар камнем по голове: оказывается, пока я поднимался, противник успел вооружиться.
В глазах у меня потемнело. Я наклонился и пошарил по земле. Под руку подвернулось тесло, которое я использовал на своей стройке. Теперь я тоже вооружен!
Мой противник струсил и перемахнул, словно заяц, через ручей, помчался прочь. Отбросив тесло, я обстреливал убегающего камнями. Один попал ему по ноге, еще один угодил в поясницу…
После позорного бегства врага я уселся на берегу ручья, принялся растирать ладонью шишку на голове и размышлять, почему люди иногда ни с того ни с сего стараются сделать друг другу зло. Я смотрел на развалины, сокрушался и вспоминал, как хорошо и красиво шла у меня работа, пока этот мальчишка из Куркишлака́ не повел себя как полоумный.
Я давно мечтал построить игрушечный домик. У нас многие мальчишки занимались этим в летнее время. Каждый старался превзойти другого. Были такие умельцы, что возводили не только здания с террасой, но и двухэтажные, с болохоной, с надворными постройками, с двором, обнесенным дувалом!
В прошлом году, когда я ходил в гости к нашим родственникам, по дороге мне довелось увидеть на берегу водоема на редкость красивый игрушечный домик. Как настоящий! Стены оштукатурены, двери и оконные рамы окрашены. Вдоль всего фасада тянулась терраса, на которой расставлены крошечные суфы, так похожие на настоящие, что хоть ложись на любую.
С тех пор я мечтал построить именно такой домик. Разве не из чего сделать? Глины и камней сколько угодно. На двери и окна пойдут всякие дощечки и палочки. Разноцветные лоскутки, если их аккуратно нарезать, чем не паласы? Воткни в игрушечном дворике пучки травы — будут тенистые деревья.
Словом, все необходимое я приготовил на строительной площадке возле ручья, возвел домик с крышей и начал однажды утром обносить дворик дувалом. Тут и появился незваный мальчишка из Куркишлака.
— Домик получается у тебя неплохой, но я смог бы построить получше, — спесиво заявил незнакомец.
— Ладно, строй, если сможешь, — миролюбиво ответил я. — Места здесь всем хватит…
— И построю! — задиристо сказал он, набрал возле самой воды в подол своей рубашки гальки, с грохотом высыпал ее неподалеку от моего домика.
Я залюбовался этой грудой разноцветных, влажно блестевших камешков. Вот из чего надо было складывать стены и мне — они были бы куда наряднее, чем из глины…
Пришелец взял мое тесло, начертил на земле план дома, прокопал теслом канавки, залил их раствором глины. И начал кладку. Камешки ложились у него плотно один к другому, скрепленные глиной.
Потом мальчик попросил у меня потолочные балки, перекрытия для крыши. У меня у самого было в обрез разных нужных веточек и палочек, они могли понадобиться мне самому, если я надумаю построить у себя надворные сооружения. И все-таки я не пожадничал и поделился с новоселом. Даже помог ему залить глиной крышу дома, позабыв о своей стройке.
— Ну как, нравится тебе мой дом? — хвастливо спросил куркишлакский мальчишка, подбочениваясь руками, выпачканными в глине.
Странное дело, ничего красивого теперь я не видел! Камешки утопали в глине, потеряли свой блеск и яркий цвет. Под их тяжестью фундамент осел, а стены местами взбугрились.
— Я думал, твой домик будет лучше… — честно признался я.
Он насупился, засвистел и начал искоса наблюдать, как я строю. А я как раз штукатурил стены. Из мягкой глины сделал раствор. Ложился он на шероховатую стену хорошо, а ровнял я осколком оконного стекла. Поверхность получалась хоть куда — словно хорошо оструганная доска!
Куркишлакский фыркнул так, будто ничего особенного в моей работе не видел, а сам тут же взялся по моему примеру штукатурить свой дом. Да что-то у него ничего не получилось, как он ни старался. Или стены были еще слишком влажные, или же гладкие камешки не хотели держать раствор, не знаю, в чем там у него была загвоздка, но подумать ему было над чем. А думать у него не хватало терпения, это же заметно.
Ему надоело возиться, и он все чаще поглядывал в моюсторону. Я делал свое дело. Перед домиком поставил суфу, воткнул рядом с ней пушистую веточку карагача, от которой падала плотная тень. Теперь стели на эту затененную суфу курпачу, уложи валики и подушки — растянись в свое удовольствие, да жаль, что все это игрушечное…