Он что, понял? — вертится паническое в её голове, когда он почему-то всё ещё не отпускает её руку. Она пугается, теряется, забывает все слова.
А потом: «Поздно, поздно», — полынная горечь на губах. Она вовсе не отрицает, что она глупая.
И именно в этот момент в её горьких лёгких что-то скребётся настолько сильно, что терпеть это становится невыносимо. Оно лезет, лезет наружу вместе с чахоточным кашлем и лихорадкой по всему телу, заставляя Вики сбежать.
В туалете она выблёвывает первый цветок — белую розу, корчась всем телом, словно душу выхаркивая. А это всего лишь-то кровь, появившаяся от острых шипов. Цветы его — такие же, как он, под стать. Такие же красивые и шипастые.
Она никогда не любила розы.
Привалившись к стене и еле дыша с закрытыми глазами, она с горечью вспоминает отцовское: «Любовь — это красиво. Это должно принести тебе радость, дочка». Это что, получается, он её обманул? Как всех детей, которым должны сделать укол. Им говорят: «Не переживай, будет не больно, укус комарика».
Не переживай, будет совсем не больно.
Вики чувствовала себя так, словно её предали.
*
Водоворот выплёвывает её как что-то инородное. Коленки и ладони окрашиваются в алый, принимая белой кожей на себя подростковые ссадины (Вики уже давно не подросток, но здесь она чувствует себя младенцем). И вроде бы должно всё зажить, но не заживает. Её раздробленные кости, её царапина от острых когтей на скуле не заживают, не проходят так быстро, как у других бессмертных, а снова и снова заставляют прожить боль.
Её трясёт, как после шока. То ли мышцы ноют от неравной битвы, то ли потому что осознание того, что она натворила, накатывает только сейчас. А в голове звучит насмешливо-агрессирующий голос Ости.
И ты собираешься стать демоном? Ты даже человека убить не можешь.
Она не думала — просто делала. Просто дралась, а потом просто протянула руку, когда должна была выстрелить в висок.
У тебя нет сил даже на это.
Почему она вообще должна делать это? Почемупочемупочему?
Её тело отторгает сам факт жестокости — и из неё наружу выходит (нет, не цветок) скудный завтрак. Слабое тело. В неё пытались впихнуть насильно это, а оно не приняло, не справилось.
— Что я вижу — Уокер снова нарушила кучу правил, — его голос — теперь не насмешливый, а слегка ироничный, смешанный с холодом (ведь ему нет до этого дела) — впервые вызывает в ней не трепет, а волну агрессии. Она на него не смотрит даже тогда, когда он пытается двумя пальцами взять её подбородок, чтобы рассмотреть степень повреждений — лишь резко его отдёргивает, упрямо сдвигая челюсти. Игнорируя тот факт, что его прикосновение унимает бурю цветущих цветений под кожей. Игнорируя подступающие слёзы, делающие двор школы непостоянно и больно-мутным. — Будто для неё они не созданы.
Невидимый упрёк в его ровном голосе заставляет Вики зло вскинуть голову и закричать:
— Я стану демоном! Стану! — и ничего, что голос её нещадно дрожит, и хрипит уязвимо-простуженно. Она бьёт кулаком асфальт. Эта боль настолько ничтожная по сравнению с остальным, что она её не замечает.
В ней смешивается всё. Яростно-обороняющееся, как у дворового дикого пса: «Я не хотела! Не хотела, понятно?» и тут же, жалким воем щенка, которого щёлкнули по носу (обидно, обидно): «Простите, простите, я снова…». Заставляющее опустить глаза, что сразу же пресекло её попытку быть дерзкой. Она же должна быть дерзкой? Должна уметь ответить. Но она не хотела отвечать. Не хотела даже прятаться. Ей хотелось просто пожалеть. А демонам это не присуще.
Тогда она решила быть просто гордой. Но и тут попытка ломается вместе с тем, как он подхватывает её на руки. Сначала она теряется, но с его слегка нетерпеливым и чуточку агрессивным: «Да ради Шепфы, обхвати мою шею уже, Уокер!», поспешно обнимает за шею.
Зачем, зачем, зачем?
Ведь я такая проблемная. Не трогайте, о-с-т-а-в-ь-т-е.
Цветы, лезущие из неё с лимфой и кровью (пропитавшей губы насквозь, казалось), сейчас не умирают, нет, а лишь затихают, когда он так близко. Вики закусывает губу, намеренно возвращая себя в реальность. Намеренно еле прикасается к нему так, чтобы это не было нарушением границ дозволенного (а дозволено ей немного) и сосредоточённо смотрит вперёд. Ей даже не хочется смотреть на него в профиль, она слишком поглощена связыванием своих рук.
И плевать, что температура, заставляющая всё её тело пылать, вызванная совершенно дикой, медленно убивающей её болезнью, понижается почти до нормальной, когда они дышат одним воздухом. И плевать, что всё это время, когда она старалась держаться от него подальше, её лёгкие, что едва чуть не умерли, сморщившись и почти став растениями, сейчас снова ожили. Плевать, плевать, плевать. Она не чувствует его запаха. Она едва чувствует свои кости.
Плевать даже на его сардонический, явно издевательский вопрос:
— Ну что, так и будем молчать?
(Да)
Вики — каменное изваяние. Вики — олицетворение понятий «правила» и «приличия». В ней нет ни единой лишней мысли.
Но то, насколько откровенно он над ней смеётся, делает её несчастной в который раз. Почему вы не хотите облегчить мне задачу, ну почему?
Она всё так же больше мёртвая, чем живая, когда он сажает её в своём кабинете на стол и начинает осматривать коленки. Он фыркает над её упрямо-отчаянным лицом: «Делайте со мной что хотите, я вас не вижу, не слышу, а вы — делайте, что вам только вздумается» и рассматривает угловатые колени. У него тёплые пальцы, и ведёт он с ней себя так, словно она какая-то кукла, нужная ему в сугубо практических целях, обязанная подчиниться любому его приказу. Так, словно её кожа принадлежит ему. Вики чувствует, как он заполняет собой всё пространство. Его непроницаемое хмурое лицо, оборачивающееся к ней прямо этим сильным взглядом и поджатыми губами, на которые она не смотрит, волевым подбородком. Обхватывает её колено так, словно имеет на это право. И — даже не спрашивает, а утверждает.
— Дай руку посмотреть.
Вики (не)много хочет умереть.