– У него и без денег, наверное, поживиться можно. В доме сам Поганец, двое слуг да двое охранников.
– Слуги?
– Муж да жена. Она кухарит да убирает, он по хозяйству всякое разное делает.
– Понятно. Все, кроме одного – с чего ты мне это рассказываешь.
Темные глаза Матвея сверкнули тяжелой, неизбывной яростью. Из тех, что и за сто лет не потухнет, и за двести не рассеется. Такую и смерть не закроет.
– Сонька, хоть и дура, а все ж… двое детей сиротами остались.
– На тебе?
– Ейная мамаша, моя сестрица их забрала, а все одно, без мамки несладко. И я в том виноват.
– Ага, ты ее в постель подкладывал.
– Не я. Но убивать все ж не стоило.
Яна вздохнула.
А то у них такого не бывало. Как вообразит себя очередная метелка невероятной красавицей да умницей, так и вляпается. По уши. Сколько таких красивых по лесу находили… подснежники, называются. На Янином счету три штуки было…
Как по ним потом родные убиваются….
Зато пожили красиво. Месяца два. Или даже полгода. Дуры.
– А от меня ты что хочешь?
– Половину, тора. Сведения мои.
– А риск мой. Там может больше людей оказаться…
– Без меня вы о том никогда не узнаете, ни дома, ни адреса…
Яна вздохнула.
Тоже верно.
– А еще, – Матвей улыбнулся краешком губ. – Говорят, у Поганца возок есть хороший! И конь, что ветер.
Все.
Ради такой информации Яна готова была продаваться.
Возок! Фактически – карета на полозьях!
Она может погрузить всех своих обормотиков! Может погрузить запас продуктов. А лошадь…
Справится. Обязана. Ну и с Топычем посоветуется.
– Дай мне время подумать, Матвей.
– Месяц на исходе, тора.
– Авось, до завтра не закончится.
– И то верно. Ежели что – за байки головой не платят…
Платят, вообще-то. Но Яна не стала заострять на этом внимание. Поскрипела еще немного кроватью, расстегнула пару пуговичек, попрощалась да и пошла себе.
Чтобы дома поговорить с Топычем.
– Возок? Яна, это ж…
– Лошадь. Топыч, лошадь…
– А что с ней не так?
– Ты сможешь ее запрячь?
– Ну да… Чего там не смочь?
– А что надо лошади на день пути? Что она жрать будет?
– Энто… овес, сено…
– Энто – сколько в килограммах?
– Чего?
Яна вздохнула.
Как-то не сильно она с лошадьми возилась. Да, бывало и такое на кордоне, но не слишком часто – УАЗик был куда как удобнее. И не гадил.
Совместными усилиями выяснилось, что лошади на день надо примерно двадцать – двадцать пять килограмм корма. Примерно пять кило овса, вдвое больше сена, а то и втрое, как работать будет, по паре килограмм отрубей и моркови. Соль нужна, вода нужна…
Воду придется топить в ведре, на костре. Потому как пьет взрослая лошадь до восьмидесяти литров в день. Воды, не водки.
Лошади нужно отдыхать – и кратко, и длительно. Лошадь нужно вываживать. Зимой, правда, лошадь пьет меньше. Но все равно – возня.
Это на картинах все так красиво и вальяжно, а в жизни… она еще и гадит. И растирать ее надо, и накрывать на ночь. Но выбора все равно нет.
Или они пробуют выбраться из города и добраться до деда Мишки и Машки, или…
Еще не факт, кстати, что Федор Михайлович Меньшиков не уехал. Что дождется их…
Что им повезет…
Марфа, конечно, говорила, что отец ждет. Ну так… сроки-то все, небось, прошли! Прохор и свою семью погубил, и ей хомут на шею нашел… ладно! Что Мишка, что Машка – два солнышка. Ради таких и задержаться не жалко, Яна б себе в жизни не простила, пройди она мимо. Но их отца это ни капельки не оправдывало.
Топыч был настроен вполне уверено, фуражом Яна собиралась разжиться в доме у Поганца, там и в сани погрузить. Вот как коня запрячь…
Черт его знает! Но есть другой вариант. Если все складывается – рысью за Топычем, а уж с ним и запрягать, и все остальное…
Яна отлично понимала, что если они возьмут этот куш… уходить придется сразу. И быстро. Разве что трактирщику его долю завезти.
Матвея тоже понять можно – Яна для него идеальный вариант. Крови не боится, одиночка, мало того, скоро из города вовсе уйдет, никто и не узнает от нее ничего.
Кстати о Матвее…
Яна почесала кончик носа, и решила наведаться к Матвею за маленьким мастер-классом. А чего?
Пусть он ее научит, как правильно запрягать лошадь! Вот и решится проблема, и за Топычем бегать не надо будет.
Лошадь Яна запрягала раз двадцать. Потом поняла, что не запутается во всей этой сбруе, и выдохнула. Теперь она не перепутает чересседельник с седелкой, а шлею с трензелем. Который, кстати, надо согреть в ладонях, а то железо холодное, а рот у лошади нежный.