― Так мы будем сидеть сложа руки? ― возмутился Тоби.
― Мы постараемся действовать разумно, ― парировал капеллан. ― Караваны еще не пришли. Торговля не началась. К примеру, мы могли бы послать петицию императору. Или послание принцессе Виоланте. Мы могли бы сообщить самому Дориа, что какие бы сделки он ни заключил, все они будут оспорены нами, как представителями, назначенными самим Николасом. Кроме того, мы могли бы пойти в дом, перекусить и посоветоваться с Джоном Легрантом. Ты выглядишь просто непристойно.
Тоби подергал полузастегнутую рубаху.
― Это отражает мое внутреннее состояние. Выходит, часы со слоном были простой тратой времени? Боже правый, что такого басилевс нашел в Дориа?
― Тот его зачаровал, ― пояснил Годскалк. ― Не стану порочить императора, намекая, будто имеются другие причины. Мы даже не увидим шествия. Караваны пройдут по берегу.
― Какая жалость! А я-то собирался махать флагами и целовать всех верблюдов подряд…
Солнце постепенно поднималось, и становилось все жарче. Стоя у городских ворот вместе с мужем, прочими торговцами, а также канцлером Амируцесом и его свитой, Катерина с наслаждением вдохнула аромат Трапезунда, ставший столь привычным, что она его теперь почти не замечала. Единственное, о чем она жалела сейчас, так это о том, что не может, как ребенок, усесться у мужа на плечах, чтобы первой увидеть приближающийся караван.
Говорили, будто у верблюдов такое острое чутье, что они могут унюхать орешек посреди пустой равнины. Говорили, что призраки верблюжьих караванов странствуют по всей земле и забирают души верующих в Мекку… От жары струйка пота потекла у Катерины по спине. На ней было новое шелковое платье и красивые серьги, а Пагано нарядился в плащ, подаренный императором. Очень скоро они встретят торговцев, рассядутся и будут за прохладительными напитками вести любезные беседы, в ожидании, покуда распакуют тюки с товаром, а затем переходить из зала в зал, покупая и выбирая все самое лучшее. Пагано говорил, что рубины привозят в маленьких кожаных мешочках, что жемчуг бывает крупный, как бобы, багдадский шелк расшивают изображениями орлов и пантер, а тончайший камлот, теплый, как мех, изготавливается из шелка, сплетенного с верблюжьим волосом…
О красителях Пагано ничего не говорил. Может, ему это казалось скучным. Но Катерина всю жизнь слышала, как мать, Хининк и все торговцы в Брюгге рассуждают о восхитительном кермесе, придающем тканям кроваво-красный или персиковый цвет. Какие чудеса с ним можно творить! Добавь немного колчедана, и получишь цвет увядающей розы или ярко-алый. Добавь фустик, и ткань станет желтой, как яичный желток или как лепестки маргаритки…
Будет еще индиго из Багдада. В прошлом году герцогиня заказала матери синюю ткань. Они выполнили заказ, но почти не получили никакого дохода, даже хотя запросили по три лиры за штуку ткани. Кроме того, имелся порошок ляпис-лазури, ― любимая краска художников, которую в Брюгге продавали по флорину за унцию. Катерина помнила, как Колард Мансион жаловался на эти цены и на дороговизну чернильных орешков. Все это можно было купить здесь задешево и продать с хорошей прибылью. Если Пагано будет делать закупки для компании Шаретти, ему придется закупать красители, и тогда жена могла бы помочь ему. Семейные инстинкты внезапно пробудились в Катерине, при виде всех этих роскошно одетых людей вокруг… Как и в Брюгге, здесь сделки заключались рукопожатием, после долгой торговли, и лишь когда тюки с товаром попадали на ваш склад, приходил писец с учетной книгой и шкатулками, полными денег…
― Я не вижу слуг моей матери, ― обратилась она к мужу.
― Они остались дома, ― пояснил Пагано. ― Город решил, что так будет лучше, в интересах порядка. Мне жаль, потому что их советы могли бы оказаться полезны, но мы справимся и без них. Вон стоит венецианский бальи, готовый потратить целое состояние на специи. Что бы стало с чревом мира, не будь у него имбиря и гвоздики?..
Катерине эта шутка показалась грубоватой, но она готова была простить Пагано все, что угодно, лишь бы он оставался в таком же великолепном расположении духа.
И вот появился караван. Сперва забили барабаны, затем послышались крики и стук копыт и наконец мелодия флейт, звон тамбуринов и еще какие-то непривычные, незнакомые звуки. Показался первый верблюд, со взглядом надменным, как у епископа, и длинными завитыми ресницами, и Катерина, ухватив за руку супруга, запрыгала от восторга, как дома, на карнавале.