― И тогда, возможно, ты бы покаялся перед своими хозяевами? ― предположил Козимо де Медичи. ― Ты и вправду вернул деньги, как утверждает мессер Николо?
― Со временем, ― кивнул Юлиус. ― Изначально за меня расплатился кардинал. Я вернул ему долг, как только это стало возможным.
― А кто, кроме кардинала, может это подтвердить? Ты же слышал, что он сейчас в Германии.
― Мариана де Шаретти, супруга Николаса, ― сказал Юлиус. ― Вы слышали, что он сказал. Она полностью доверяла мне во всех делах.
― Но она в Брюгге. У кого еще ты служил?
― У одного человека в Женеве, ― ответил стряпчий, старательно отворачиваясь от Николаса. ― Но в ту пору я только начал отдавать долг. К тому же этот человек мертв.
― Фра Людовико, ― обратился старик к монаху.
Тот уставился на Медичи сверкающими от ненависти глазами.
― Разве мне нужно что-то говорить? Этот человек бесчестен. Компания не достойна доверия. Возможно, они все воры… Найдите других людей для Трапезунда. Не действуйте через посредников в Божьих интересах. Там, где Церковь слаба, нечестивцам никогда не одолеть язычников.
― А как насчет персидского посланника? ― неожиданно прокашлявшись, подал голос отец Годскалк. ― Насколько я понял, он принадлежит к мусульманской вере.
― И что с того? ― отрезал монах. Тонзура его отливала багрянцем. ― Я всю свою жизнь провел среди язычников. Думаете, я не могу отличить невинного безбожника от человека, рожденного во Христе, но презревшего Его? Князь Узум-Хасан еще не нашел путь к Богу, но у него жена христианка, и мать, воспитанная в истинной вере. Исповедник ежедневно пытается наставить его. Посланник князя ― живое доказательство того, что Узум-Хасан идет прямой дорогой к Богу. А теперь взгляните на этого Юлиуса, гладко выбритого, в богатой одежде и с любезными манерами. Он был воспитан Церковью и предал ее ради греховных плотских наслаждений. Кто из них преступнее?
― К тому же, не он придумал фармук, ― заметил Николас. ― Монсеньор, никто не спорит, что это был глупый поступок. Но с тех пор прошло пять лет, и грех получил искупление. К тому же в честности компании не может быть никаких сомнений. Ваши агенты в Брюгге могут подтвердить, что мы всегда верно служили Медичи.
― Об этом я помню, ― к вящей радости фламандца, подтвердил Козимо. ― Но моя поддержка мало что стоит, если вы утратите доверие Церкви и императора. Фра Людовико, что если стряпчий мессер Юлиус будет изгнан? Станете ли вы возражать против самой компании Шаретти?
― Никто его не изгонит, ― возразил Николас.
Тоби резко обернулся.
― Тогда пусть ваша компания лучше убирается обратно в Брюгге, ― непоколебимо отрезал минорит. ― Вашему капеллану там найдется работа.
Это замечание, направленное против отца Годскалка, исторгло у того тяжкий вздох.
― Да, брат мой, без сомнения, наш мир стал бы куда лучше, если бы все мы обладали вашей ревностной верой. Но если мессер Козимо позволит, у меня есть один вопрос. Не вас ли я видел снаружи с одним из моих друзей?
Скрестив руки на груди, минорит смерил священника взглядом.
― Сомневаюсь.
― Я не мог ошибиться. Ведь это был Пагано Дориа, недавно причаливший в Порто Пизано? Он недавно свел со мной знакомство, и я понял, что он проявляет интерес к планам компании Шаретти. Так вот, сейчас мне пришло в голову, не обязаны ли мы удовольствием видеть вас здесь каким-либо его словам?
Молчание.
Козимо де Медичи не выдержал первым:
― Что скажете?
Монах замялся.
― Я бы не назвал этого человека своим другом, он просто знакомый. Но это правда. Именно от него я узнал, что богатству и чести Флоренции угрожает сей недостойный греховодник. Вот почему я решил предупредить вас. Впрочем, я и не ждал благодарности.
― Джованни? ― обратился старик к сыну. ― Мне кажется, мы что-то слышали об этом Пагано Дориа.
Джованни де Медичи ласково улыбнулся.