― Благодарю вас, монсеньор, ― поклонился Николас. Он в упор уставился на монаха, и тот, выждав пару мгновений, также склонил голову. Вид у него был по-прежнему возмущенный, но все же они пришли к соглашению.
― И вот еще что, ― произнес внезапно чей-то голос.
Ожидая самого худшего, Николас обернулся. Прямо перед ним стоял Джованни де Медичи.
― У меня к вам дело. ― Он протянул руку. ― Козимино совсем измучил мать и няньку, потому что эта штуковина опять запуталась. Какая-то игрушка… Игрушка, которая умеет ходить. Кто может привести ее в порядок?
Николас наморщил лоб.
― Могу попробовать, ― предложил он. ― Но, конечно, не бесплатно, а в обмен на некоторые деловые уступки.
Вместе с сыном мессера Козимо он склонился над деревянной поделкой, в то время как Юлиус, достав перо и чернильницу, подошел поговорить с секретарем. Руки его заметно дрожали, зато пальцы Николаса, уверенно сжимавшие фармук, оставались крепкими и теплыми, как у каменщика. Испытание было закончено. Теперь пришла пора готовиться к бою…
Глава пятая
На выходе из палаццо Медичи начали происходить странные вещи, едва лишь члены компании Шаретти вышли на улицу, угодив прямо под дождь. Перво-наперво Николас отправил домой двоих слуг, затем, не отвечая ни на один вопрос, пошел прямиком к набережной Арно, распахнул дверь склада, ― никто даже не знал, когда он успел его снять, ― и пригласил своих спутников войти внутрь. Он запер дверь и обернулся к ним лицом.
Юлиус, который никак не мог успокоиться, даже когда капеллан и Тоби давно замолкли, еще раз повторил:
―…слишком много на себя берешь, ― и внезапно осекся. Глаз у него слегка подергивался.
― Считаешь, ты не заслужил, чтобы тебя в лицо обозвали болваном? ― поинтересовался Николас. ― Во имя всеблагой Богоматери, почему ты не рассказал мне, что случилось в Болонье?
Последовало недолгое молчание.
― Ты же сказал, что все об этом знали, ― изумился Тоби. Когда он говорил таким тоном, Юлиус всегда знал, что можно ожидать неприятностей.
― Да откуда мне-то было знать? ― парировал Николас. ― Я был всего лишь подмастерьем. ― Выражение его лица также не предвещало ничего хорошего.
Изумленный, стряпчий уставился на него. С той поры, как пареньку исполнилось восемнадцать, они не переставали спорить и ссориться между собой. Разумеется, все изменилось, когда Клаас взял в жены демуазель де Шаретти, ― по крайней мере, на людях. Николас ведь теперь представлял компанию Шаретти; вряд ли ему можно было, как раньше, отвесить подзатыльник за непослушание.
Конечно, у него случались неплохие идеи, и тогда Юлиус приветствовал их вместе со всеми. Но, видит Бог, он отнюдь не был готов принять от этого юнца столь резкую отповедь перед посторонними.
― Ах ты, глупый мальчишка… ― начал он. Но отец Годскалк не дал ему договорить.
― Если ты ничего не знал, ― ровным тоном обратился он к Николасу, ― тогда твои слова прозвучали весьма убедительно. К примеру, насчет того, что Юлиус вернул деньги. Однако, если… м-м-м… если догадка Николаса не верна, и Юлиус не выплатил долг, то кардинал Бессарион разорит компанию Шаретти.
― Ну-ну, ― все тем же недобрым тоном проговорил Тоби.
― Конечно, я расплатился! ― возмутился Юлиус. ― Вы что, считаете меня вором? Думаете, мне было приятно стоять там и выкладывать всю эту историю? ― Он уже хотел было сказать: «Думаете мне хотелось каяться в своих грехах перед каким-то фламандским подмастерьем?..» Но этого вслух говорить он не стал, все и так было очевидно.
― Так ты что, вообще никому не сказал? ― поинтересовался Николас.
До сего момента чувство вины помогало взрывному нраву стряпчего держаться в рамках, но теперь и он не выдержал.
― Боже правый! ― рявкнул Юлиус. ― А кому я должен был сказать? Городскому голове? Или сразу палачу?
― Любому в нашей компании, кто пожелал бы тебя выслушать, ― так же резко бросил в ответ Николас. ― Мы пытаемся собрать деньги только под свое доброе имя. Но кто поверит нам, если мы ничего не знаем друг о друге? Всего этого легко удалось бы избежать, если бы хоть один человек ― Тоби или Грегорио ― знал о том, что произошло.
― И рассказал бы тебе, ― продолжил Юлиус. ― Ты ведь так ничего и не понял, да? Кому какое дело, если слуга родился вне брака? А сам-то ты… Ведь ты никогда и не помышлял рассказать нам правду о сваре с лордом Саймоном до тех пор, пока все само не раскрылось, и тебе не пришлось бежать из Брюгге! Быть бастардом ― не преступление, но профессионала судят по репутации. Думаешь, Корнелис де Шаретти нанял бы меня, если бы знал, что у Церкви есть ко мне претензии? Пошевели мозгами…